Нет билетов до Риги
В этом году исполняется 25 лет со дня августовского путча 1991 года в СССР. После его провала какое-то время в народе был популярен вопрос: «А где вы были 19 августа 1991 года?» Десять лет назад, услышав по радио о круглой дате этого события, коллега по работе задал мне в шутку аналогичный вопрос, на который я серьезно ответил, что 18 августа 1991 года я был еще в Москве, вечером выехал в Ригу, а 22 числа снова вернулся в столицу.
В то время я работал на заводе ВЭМ, в цехе, выпускавшем военную продукцию. С началом 90-х годов поставка комплектующих для нашего изделия осуществлялась с перебоями, так как экономическая обстановка в стране была нестабильная. К тому же многие заводы-поставщики находились в различных республиках, ситуация в которых была крайне напряженной.
Поэтому в периоды вынужденных простоев в работе мы сами предлагали отделу комплектации свои услуги по поездкам в командировки для того, чтобы своим ходом доставить с других предприятий необходимую нашему заводу продукцию, в основном радиодетали.
Во время командировки ты получаешь часть зарплаты, которую при простое не получишь, да еще и командировочные, на которые, при некотором режиме экономии, можно было что-то нужное для семьи приобрести в другом городе во времена всеобщего дефицита. Регионы можно было выбрать самому, поэтому ездили в основном туда, где со снабжением было лучше, чем в Пензе, или просто через Москву – основную базу дефицита.
В Риге у моей жены жил дальний родственник со своей семьей. Виктор служил боцманом на торговом судне, ходил в загранплавания на несколько месяцев, поэтому я заранее с ним созвонился, чтобы узнать, можно ли у него остановиться, с целью корректировки даты выезда.
В субботу 17 августа я на «Суре» выехал в Москву, откуда планировал выехать поездом в Ригу в воскресенье вечером, посвятив весь день посещению московских универмагов. Мне говорили, что из Москвы в Ригу по вечерам идет несколько поездов, поэтому заранее туда билет я не брал.
Когда я воскресным вечером приехал на Рижский вокзал, то убедился, что поездов до Риги отправляется несколько. Я выбрал поезд и пошел в кассу за билетом.
Кассир сказала, что на нужный мне поезд билетов нет. Я попросил билет на следующий, но мне ответили, что на сегодняшние поезда билетов вообще нет в продаже. Я был неприятно удивлен, так как возле кассы я находился один, на перроне никого не было, а до отправления поезда всего 20 минут.
На улице весь день моросил дождь, поэтому люди, чтобы не мокнуть, могли находиться в зале ожидания. Но и там я обнаружил только несколько человек. Неужели здесь принято приходить за несколько минут до отхода поезда? Об этом я спросил у дежурной по вокзалу, но и она удивилась, что вокзал пуст, и куда-то заторопилась.
Только военный комендант мог меня спасти. Дело в том, что командировка у меня была за деталями для военного производства, поэтому я и решил обратиться за помощью в комендатуру. Когда я там рассказал об этом и предъявил командировочное удостоверение, то какой-то прапорщик пошел вместе со мной в кассу и велел кассиру выдать мне билет на ближайший поезд.
В пустом вагоне мы оказались всего вдвоем с мужчиной, выходившем на какой-то станции в Латвии раньше меня. Он тоже был удивлен отсутствием пассажиров. Проводник нам сказал, что в других вагонах ситуация такая же и он впервые оказывается в таком рейсе.
Утомленные «Лебединым озером»
По прибытии в Ригу в восьмом часу утра 19 августа, я с вокзала позвонил Виктору, чтобы сообщить о своем приезде. Он меня в первую очередь спросил: «Что у вас в Союзе случилось?»
Советский Союз еще существовал, но жители Латвийской ССР уже некоторое время считали себя особняком от центра, даже русскоязычное население всю остальную часть нашей страны, особенно Москву, называли Союзом.
Отвечая на вопрос, я вспомнил прошедший день и ответил, что у нас все как обычно, вчера весь день в Москве моросил дождь. «Какой к черту дождь, – воскликнул в трубке Виктор, – у вас Горбачева свергли, коммунисты совершили переворот!» Я был шокирован этим и ничего не мог ответить.
Затем мы встретились в назначенном месте на привокзальной площади, после чего на электричке поехали к Виктору. Тот рассказал мне, как утром из новостей по радио он услышал, что Президент СССР Горбачев не может по состоянию здоровья выполнять свои обязанности (он находился на отдыхе в Крыму в резиденции «Форос»), поэтому вся полнота власти по конституции переходит к вице-президенту Янаеву.
Также сообщили, что для управления страной создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), который для «эффективного осуществления режима чрезвычайного положения» объявил о необходимости введения в отдельных местностях страны чрезвычайного положения.
Я рассказал о случившемся со мной вчера на Рижском вокзале в Москве, и мы сделали вывод, что ГКЧП уже накануне начал свою деятельность.
По всем немногим на то время телеканалам, в том числе и по местному, показывали только передачи 1-й программы. Сюжет не был разнообразен: новости, в которых рассказывали о негативных моментах в общественной жизни, иногда о плохой работе каких-то чиновников и партийных деятелей, а в основном звучала классическая музыка, притом печальная, как в дни всеобщего траура.
Но все это было в перерыве трансляции балета «Лебединое озеро», который показывали в режиме нон-стоп. Все ждали свежих новостей о событиях в Москве, выступления «новой власти», поэтому телевизоры не выключали, и за это время многие насмотрелись и наслушались этого балета на всю жизнь.
По радио было то же самое. Диктор зачитал заявление ГКЧП, в котором говорилось, что для преодоления «глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества; исходя из результатов всенародного референдума о сохранении СССР; руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей», в соответствии с Конституцией СССР и Законом «О правовом режиме чрезвычайного положения» вводится чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года.
При этом сообщалось о приостановлении деятельности политических партий, общественных организаций и массовых движений, препятствующих нормализации обстановки; о запрете проведения митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок; установлении контроля над СМИ и цензуры в них, с целью чего создается специальная комиссия.
Временно приостанавливается выпуск некоторых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий. О судьбе Горбачева ничего конкретно не сообщалось, но снова было сказано, что он по состоянию здоровья не может исполнять свои обязанности.
Вскоре была показана знаменитая пресс-конференция ГКЧП в МИДе. Было зачитано обращение ГКЧП к гражданам СССР. В принципе, с обрисованной Янаевым обстановкой о положении в стране, о кризисе во власти и в экономике, согласился бы тогда любой человек. Большинство было согласно и с тем, что политика перестроечных реформ, которые были задуманы для демократизации общественной жизни и обеспечения более эффективного развития экономики, стала заходить в тупик.
Я также был согласен с тем, что много новых лиц, ставших руководителями в период перестройки, мало заботились о благополучии граждан, а использовали полученную власть в чуждых народу интересах, как средство беспринципного самоутверждения. От них исходили потоки слов, горы заявлений и обещаний, что стало тогда входить в моду, а практических дел было маловато. Инфляция власти стала разрушать наше государство и общество. Также никто не мог оспорить слова ГКЧП о том, что каждый гражданин чувствует растущую неуверенность в завтрашнем дне, глубокую тревогу за будущее.
И я мог все это же сказать на любом собрании, и со мной все согласились бы. Но с тем, чтобы устраивать для исправления положения в стране военный переворот, в котором могут погибнуть люди, я был не согласен.
Кроме заявления ГКЧП я узнал также о том, что, в целях укрепления трудовой дисциплины, будет введен временный запрет на увольнения по собственному желанию. С этим я тоже не был согласен.
Надо сказать, что во время пресс-конференции члены ГКЧП заметно нервничали, и все мы увидели как дрожат руки у Янаева. Растерянности им добавил прямой вопрос молодой отечественной журналистки о том, понимают ли они, что совершили государственный переворот, отстранив законного президента от власти. Янаев отвечал, что курс на перестройку будет продолжен, причем совместно с Горбачевым, с которым в настоящее время все в порядке, просто он пока болен и находится на лечении в Крыму.
Хорошо, что в Риге транслировались и некоторые зарубежные каналы, а по коротковолновому радио можно было услышать и «вражеские радиостанции», но их очень здорово заглушали. По одной из них прошло сообщение, что военные готовят захват здания Верховного Совета РСФСР (Белого дома).
Иностранные каналы периодически передавали картинку из Москвы. Показывали танки, БТРы, военные грузовики с солдатами на московских улицах. Возле башни телецентра в Останкино находились десантники. Военных снимали издали, но можно было в кадре разглядеть на заднем плане кремлевские башни и Манежную площадь.
Мы поняли, что, как при любой революции, в первую очередь взяты под контроль войсками почта, телефон, телеграф, телевидение и радиостанции, а также стратегические объекты, в том числе и жизнеобеспечения людей: мосты, водонапорные башни, ТЭЦ и территория возле них.
Разобрать слова корреспондентов было трудно. По-английски я некоторые фразы мог разобрать, особенно если появлялись субтитры, а вот на других языках ни я, ни боцман ничего не понимали (правда, он признался, что за 20 лет жизни в Риге и латышский не выучил).
Но слова «Кантемировская и Таманская дивизия» я понял. Сам я за пять лет до описываемых событий служил в одном из мотострелковых полков Таманской дивизии в Подмосковье и знал, что одной из ее задач была стратегическая оборона Москвы, как и у Кантемировки. Кроме того, в Москве и Подмосковье дислоцировались полки дивизии ВВ им. Дзержинского. Их наверняка также привлекли к действию.
Но самое главное, что мы увидели – толпы людей на улицах Москвы. Много народа находилось на Манежной площади с различными флагами, из которых я узнал только старороссийский триколор. У некоторых в руках были портреты Ельцина, а у кого-то – академика Сахарова. Мы поняли, что в Москве собираются силы, противостоящие ГКЧП, а возглавляют их, вероятно, руководители РСФСР.
Рижские настроения
Я собирался позвонить в Пензу своим соседям, у которых был единственный в нашем доме телефон, чтобы они сообщили моим родным о том, что со мной все в порядке, но междугородняя связь отсутствовала. Затем я с Виктором поехал в центр Риги, чтобы посмотреть обстановку на улицах и попытаться как-то дать знать о себе домой.
На переговорном пункте я также не смог дозвонится в Пензу. Мы с Виктором пошли на почту, послали срочную телеграмму мне домой. Там меня предупредили, что уведомления о прибытии телеграмм в этот день приходят плохо, и посоветовали мне завтра послать ее повторно.
Назад мы шли через центр города. На Ратушной площади Риги было непривычно многолюдно для будней. Лица у большинства людей были хмурыми. Из русскоязычных разговоров я услышал, что все важные объекты в Риге находятся в руках военных, поэтому часть работников оттуда отправлена по домам.
Когда мы проходили мимо статуи Роланда, на мостовую выехали два БТР с советскими флагами и вооруженными омоновцами на броне, которые демонстративно пересекли по большому кругу площадь и скрылись. Я физически ощутил холодок страха, шедший от людей в толпе, где некоторые с нескрываемой злобой смотрели вслед омоновцам.
Вечером в программе «Время» среди новостей о поддержке ГКЧП вдруг показали сюжет репортера Сергея Медведева, в котором Ельцин возле Белого дома осуждает действия комитета и зачитывает соответствующий указ об этом. Корреспондент в эфире сказал, что этот сюжет, вероятно, не покажут, но он не угадал.
Стало понятно, что если это не вырезала цензура, то в Москве имеются силы, оппозиционные ГКЧП. Кстати, Медведева с работы за это уволили, но в будущем он стал пресс-секретарем Президента РФ.
Утром 20 августа я поехал на радиозавод, куда имел командировку. Возле проходной, где я ждал нужного мне человека, народ обсуждал свежие новости. Узнав, что я из России, мне позавидовали, что в РСФСР есть отдельная от Союза власть, свой президент, который борется за демократию.
Нужные ВЭМу детали имелись, но прийти за ними нужно было через два дня, если я их повезу сам, иначе их пришлют в Пензу через неделю. Я отметил командировочный лист и решил, что с большими коробками ехать сейчас через Москву не стоит, тем более что там сейчас происходят такие события.
Затем я поехал на Почтамт, который был переполнен людьми. Отстояв огромную очередь, я послал срочные телеграммы домой и на работу, опасаясь, что они могут и не дойти. На некоторых окнах Почтамта были расклеены ксерокопии листовок с обращением Ельцина к россиянам, в котором действия ГКЧП были оценены как реакционные и антиконституционные, а также содержался призыв к гражданам России дать им достойный ответ. Рядом с листовками были расклеены ксерокопии фотографий Ельцина, выступающего на броне танка перед митингующими.
В данном случае я был горд за мое российское правительство, которое возглавило демократический порыв народа против путчистов. Потом я прочитал, что это был танк Таманской дивизии, солдаты которой отказались выступить против невооруженных людей, строивших баррикады на улицах Москвы. Тут у меня появилась гордость и за своих однополчан. В листовках была ссылка на радиостанцию «Эхо Москвы», которая на тот день практически стала официальным источником информации правительства России.
Вечером по финскому телеканалу показали баррикады в Москве, перевернутый автобус перед танками, частично вооруженных граждан в камуфляже возле Белого дома, среди которых был вице-президент РСФСР Руцкой, вероятно, руководивший обороной здания.
Затем показали, как в Белом доме берут интервью у Ельцина, но его речь заглушал комментарий финского диктора. В коридорах оператор снял сидящих на стульях и на полу людей, среди которых я узнал музыканта Ростроповича. Некоторые были с гражданскими ружьями. Стало понятно, что они готовятся к отражению возможного штурма Белого дома военными.
Совершенно неожиданно в новостях Первого канала показали сюжет о том, что руководители крупнейших западных государств и вся мировая общественность осудили действия ГКЧП. Мы были очень удивлены – это просто политическая диверсия тележурналистов против путчистов. Куда смотрела цензура?
Я решил на следующий день возвращаться домой поездом снова через Москву, где происходили важнейшие в жизни страны события.
Столица после путча
В Москву я приехал рано утром 22 августа. Метро только открылось, и на нем я решил поехать в центр города. Со мной в пустом вагоне ехали трое мужчин – рабочие московских заводов, которые два дня провели на баррикадах и решили заехать домой за продуктами и переодеться. Они рассказали, что в первый день переворота в Москве обстановка была угнетающая. На улицах появилась военная техника, люди испытывали растерянность, страх. На рабочих местах все только и обсуждали происходящее.
Потом народ узнал, что правительство России, открыто осудившее ГКЧП, призывает всех своих сторонников собираться возле Белого дома и выступить против путчистов. Поэтому двое из моих попутчиков на следующий день не вышли на работу и пришли к Белому дому. Там уже были тысячи людей, проходили митинги в защиту демократии, в которых участвовали Ельцин, Руцкой, Хасбулатов, депутаты Верховного Совета РСФСР.
Третий из моих попутчиков, Сергей, был на Манежной площади среди других противников ГКЧП. Там тоже проходили митинги, а когда были стянуты в центр Москвы войска, то митингующие строили баррикады, загораживая проход военной технике. Ночью отдыхали попеременно, следя при этом, нет ли солдат на ближайших улицах. Помогали им некоторые милиционеры, которые, патрулируя территорию, передавали полученную по рации информацию от соседних постов о передвижениях военной техники.
Правда, когда солдаты узнали об этом, то стали отбирать радиостанции у милиционеров. Когда был введен комендантский час, то улицы патрулировали солдаты, но они старались просто не допустить беспорядков, и Сергей не видел ни разу, чтобы они кого-то из его товарищей задержали.
Мои попутчики сообщили, что ночью Горбачев прилетел в Москву и прежняя власть восстановлена, постепенно из города выводятся войска. Везде собирается народ на митинги, празднуя победу над ГКЧП. Они также предположили, что на улицах сегодня появится много маргинальных элементов, у которых свое отношение к демократии. Когда такие люди появлялись на баррикадах и пытались подстрекать к погромам, то их действия сразу же единодушно пресекались, а их самих удаляли восвояси.
Я вышел из метро поближе к Красной площади, где проходила массовая манифестация. Там я узнал, что ГКЧП распущен, его члены арестованы. Никаких массовых беспорядков в Москве не было.
На площади Дзержинского народ собрался вокруг одноименного памятника возле здания КГБ. Выступали представители различных партий и общественных движений под своими флагами.
Такого разнообразия различного сочетания трехцветных флагов я до этого не видел. Узнал, например, что желто-синий флаг у партии ЛДПР, что бело-сине-красный флаг был в царской России, а защитники Белого дома поднимали флаг с белой, голубой и красной полосой. Видел флаг РСФСР с вырезанными серпом и молотом в углу. Чей был черно-желто-белый флаг, я до сих пор не знаю. При этом все осуждали КПСС, которая не выступила против ГКЧП.
В ходе митинга два парня как-то незаметно залезли на высоченный памятник Дзержинскому, обвязали его за шею веревкой, а снизу за нее несколько человек стали эту громадину раскачивать.
Когда открылся рядом «Детский мир», то я увидел через витрину, что его работницы смотрят по телевизору новости вместе с посетителями. Я тоже направился туда. В новостях озвучили официальную версию того, что я услышал утром в метро.
Горбачев освободил от должностей членов ГКЧП. Ельцин на митинге у Белого дома благодарил его защитников за стойкость и решительность и поздравлял с победой демократии. Затем у Белого дома начался концерт известных рок-групп, музыканты которых тоже его защищали.
Две продавщицы «Детского мира» стояли у окна второго этажа и смотрели, как внизу, на площади, раскачивали памятник Дзержинскому. Одна из них сказала другой, что под ним проходят коммуникации к магазину, в том числе электрокабель, и если памятник уронят, то в магазине, переполненном покупателями, может произойти авария. Они пошли сообщить это директору.
Вскоре по радио в магазине сообщили, что по техническим причинам он ненадолго будет закрыт, а посетителей 1 и 2 этажа просили покинуть помещение. Я тут же решил купить что-нибудь своим детям и быстро поднялся на 4 этаж. Кто помнит толпы в этом магазине в советские времена, особенно перед учебным годом, мог мне позавидовать: в коротеньких очередях я накупил самую простую импортную детскую одежду, которую в Пензе на толкучке покупали втридорога. Вскоре остальных посетителей магазина вернули назад.
На вокзале я купил билет на «Пензу» и поехал в гости к московским знакомым. Оттуда я с трудом дозвонился домой и сообщил родным о себе, о происходящем в Москве и что завтра приеду.
Мне ответили, что мою телеграмму из Риги получили только недавно. За меня здорово волновались, особенно когда узнали о погибших в Москве, так как личность одного из них долго не могли установить.
Так закончилась моя командировка четверть века назад, во время которой произошли события, изменившие дальнейший ход жизни в нашей стране и неоднозначно оцененные современными историками.
