Кто-то из великих однажды заметил, что память, словно индивидуально настроенная фотокамера, снимает лишь те моменты, которые определяют ход нашей жизни.
Должно быть, именно поэтому спустя годы мы часто помним, казалось бы, незначительные мелочи, в то время как воспоминания о более значимых и масштабных событиях стираются.
Однако есть и те, чья фотокамера, кажется, не упускает ничего. Меня всегда удивляло, какой массив воспоминаний хранит память людей, заставших страшное время войны. События, года, имена, бытовые детали более чем полувековой давности – все это они помнят лучше, чем я помню свой сегодняшний завтрак.
Оно и неудивительно: травмирующие события вынуждают человека чувствовать, а значит, и помнить с удвоенной силой.
Так и Александр Васильевич Захаренков, мальчиком столкнувшийся с Великой Отечественной войной, помнит события тех жутких лет очень четко.
* * *
Как и у многих, родители Александра Захаренкова были крестьянами. Василиса Симашкова и Василий Захаренков, оба уроженцы Смоленской области, поженились в 1929 г. С помощью родителей построили избенку в деревне Слизнево, купили лошадь и другую мелкую живность.
А в 1932-1933 гг. уже переехали в деревню Чернушки, недалеко от Смоленска. По словам Александра Васильевича, лишь спустя годы он понял, что этот переезд был побегом от коллективизации.
К тому моменту в семье уже было двое детей. Александр и его старший брат Валентин родились в один день, 26 января, но с разницей в два года: в 1932 и 1930 гг.
А в 1933 г. разразился голод. И маленький Саша начал болеть.
«По рассказам мамы, я ходил за ней, держался за юбку и просил хлеба. Я и так был слабее брата, а из-за голодомора и вовсе переболел всеми детскими и не детскими болезнями. После рахита большой живот спал, искривились ноги, но зато просветлела голова и появилась хорошая память», – рассказывает Александр Васильевич.
В 1934 г. в семье появилась дочь Анна. В 1937 г. – сын Леонид. В это время, по словам Александра Васильевича, «жить стало веселее и сытнее».
«Помнится, как родители делали домашнюю колбасу. Поросячьи кишки многократно промывались, скоблились, надевались на стекло от керосиновой лампы. В них набивался сдобренный чесноком и специями фарш. Готовые колечки колбасы подвешивались на входе в трубу русской печки. В печке зажигали опилки от ольхи и фруктовых деревьев, и в дыму коптились колбаски».
В 1940 г. Захаренковы перебрались в Смоленск. Как многодетной семье служащего, им дали квартиру в новом многоквартирном доме. В этом же году юный Александр Захаренков пошел в школу.
«Незадолго до начала учебного года я случайно подслушал разговор отца с мамой. Он ей полушепотом говорил: «Васюта, больше в район Козьих гор я не ходок». Мама спросила: «Почему?» Отец еще тише отвечал, что «там поляков шлепают». Видимо, в лесах шел расстрел военнопленных поляков.
Александр Захаренков (справа) с братом Валентином. Пенза , 1952 г.
Тогда я этому разговору особого значения не придал. Вспомнил уже в оккупации, в суровую страшную зиму с 1941 г. на 1942 г., когда соседский мальчик Коля принес областную смоленскую газету «Рабочий путь», выпускаемую при немцах на русском языке. В ней целую страницу занимало фото длиннющих траншей, на брустверах которых лежали припорошенные снежком трупы поляков. Сверху крупный заголовок: «Зверства большевиков!».
В следующий раз я вспомнил разговор родителей в зиму с 1943 г. на 1944 г. Смоленск освободили 25 сентября 1943 г. Когда наступили морозы, то захоронение было вновь раскопано.
Опять вышел номер «Рабочего пути» с почти аналогичным снимком. Но трупов на фото было уже больше, видимо, добавились трупы военнопленных, партизан. Заголовок гласил: «Зверства немецко-фашистских захватчиков!».
* * *
По словам Александра Захаренкова, войной пахло задолго до того, как она началась.
«Накануне войны, когда родители уезжали по делам в деревню, с нами оставалась с ночевкой бабушка, Симашкова Анна Селиверстовна. Она работала дворником и училась в «ликбезе», участок ее был лучшим на улице. Она показывала нам, как быстро надевать противогаз, как различать сигналы тревоги.
Из висящих на стене черных круглых тарелок передавалось, как сделать надежную светомаскировку, как наклеить на окна полоски из старых газет. В 6 утра и ровно в полночь звучал гимн: «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». И в течение дня часто звучало: «Если завтра война, если завтра в поход, если темная сила нагрянет, весь советский народ как один человек за свободную Родину встанет».
Пусть войной и пахло, но для мирных жителей началась она все равно неожиданно. Все, кто застал утро 22 июня, наверняка до конца жизни помнили, где они были и чем занимались в момент объявления войны. Помнит и Александр Захаренков.
«22 июня я был в городе, увидел на площади у столба с репродуктором большую толпу и услышал речь Молотова. Когда прибежал домой, отец уже одевался, чтобы идти в военкомат. 23-го ушел уже с вещами, 24-го забегал на несколько минут, 25-го в городе его уже не было…»
Именно ночью 25 июня на Смоленск обрушилась первая бомбежка. Пострадали железнодорожная станция и вокзал, электростанция «Зеленый ручей» и большие склады – последние еще долго горели. По рассказу Александра Васильевича, точность бомбежки обеспечивалась с помощью зеленых сигнальных ракет. Запускали их диверсанты: некоторые из них были одеты в форму НКВД.
За бомбежкой последовала эвакуация оборудования и населения. Но и она протекала по степени важности и необходимости.
«Наш дом, в котором жили многие сотрудники газеты «Рабочий путь», почти опустел. Остались 4 многодетные семьи. Мама была в тревоге: нас, детей, уже было пятеро, в октябре 1940 г. родилась сестра Надя. Убежать из горящего города было непросто, дороги были забиты беженцами с тележками, телегами и повозками с лошадьми, реже – машинами».
Выручила семью тетя Елена, младшая сестра Василисы Захаренковой. В 1939 г. окончившая сельхозтехникум по специальности «зоотехник», она была направлена на Дальний Восток.
В то время в системе ГУЛАГа создавались подсобные хозяйства, которые позднее преобразуют в совхозы. Как вспоминает Александр Захаренков, в «совхозах» половина рабочих была вольнонаемная, а остальные – расконвоированные зеки с небольшим остатком срока.
Накануне войны, в мае-начале июня 1941 г., Елена прибыла в Смоленск, чтобы получить породистый скот. Когда семья Захаренковых бежала из города, женщина несла на руках 8-месячную Надю. А после взяла с собой на Дальний Восток 4-летнего Леонида: ему требовалась операция грыжи.
Всю семью тетя Елена, «наш ангел», как называет ее Александр Васильевич, взять с собой не могла, даже несмотря на наличие документов с подписями и печатями НКВД.
Елена уехала вовремя: вскоре после ее отъезда немцы начали бомбить станцию Катынь. Кстати, правильное ударение – на первом слоге. А вот белорусская деревня Хатынь, трагедия которой известна всему миру, имеет ударение на втором слоге.
Захаренковы обосновались в Слизнево.
«Забытая богом деревушка – именно то, что хотела мать. Дальние родственники и просто добрые люди помогли нам отремонтировать пустующую старую хату, утеплить ее к зиме. Мы забили северное окно, засыпали завалинку и стали запасаться дровами».
В гостях у воспитанников детского сада № 37 г. Пензы накануне Дня Победы, 2015 г.
20 августа немцы захватили Смоленск. Какое-то время в деревне было безвластие.«Старик, дед Трофим, кладовщик колхоза, успел раздать жителям остатки зерна, комбикорма и куски соли «лизунца». Ее мы потом разбивали молотком. Достать где-то обычную пищевую соль было трудно.
Когда подсохла дорога, немцы привезли в деревню старосту, полицая, ознакомили с «новым порядком». Было образовано что-то вроде общины. Колхозные пахотные земли поделили по едокам, сельхозинвентарь – 1 комплект на 5 дворов».
Тем временем наступила зима. Не та, что сейчас, когда приходится гадать, выпадет ли снег к Новому году, а настоящая русская зима.
«Морозы часто были за -40, а мы – без теплой одежды, обуви и одеял. Спасала русская печка, но она требовала много дров. Поэтому из железных бочек делали печки-самоделки, трубу с дымом выводили через окно или в трубу русской печки.
Без милосердия и помощи населения деревни мы бы не выжили в ту суровую зиму», – вспоминает Александр Захаренков.
Каждый вносил посильный вклад в быт семьи. И пока мама со старшим братом занимались поиском дров и воды, юный Саша присматривал за сестрами и чистил картошку.
Половину из начищенного ведра терли на терке – куске железа с набитыми гвоздем дырками. После добавляли немного отрубей или комбикорма и пекли хлеб. Реже жарили драники. Лакомством считалась печеная картошка с толченым семенем льна.
«В оккупации мы хлебнули вдоволь голода, холода, нищеты и страха, накормили вшей, клопов, блох. Зимой мылись в русской печке. Топили печь ржаной соломой, чтобы не угореть.
Залезали в печь аккуратно, вперед ногами, чтобы голова оставалась на загнетке. Вылезали после обильного потения и со щелоком из золы обмывались в корыте.
После освобождения от немцев мылись уже в деревенских банях, с дровами стало проще. Но мыла не было еще много лет, даже по карточкам».
Несмотря на весь ужас и тяготы войны, памяти Александра Захаренкова удалось запечатлеть и приятное воспоминание.
«В деревне Гороховка, у троюродной тети Тани, которая в 1941 г. окончила 10 класс, я обнаружил две самодельные большие этажерки с книгами. Там были Пушкин и Лермонтов, Горький и Гоголь, Шолохов и Серафимович, Сервантес и Майн Рид. Вначале она давала почитать сказки Пушкина, «Лампу Аладдина», «Дон Кихота», а затем махнула рукой – выбирай сам.
Читал почти каждую свободную минуту. Запоем, забывая о голоде и страхе. Понравившиеся стихи заучивал наизусть. Долго помнил поэму Горького «Девушка и смерть». «Ангар» помню и сегодня».
Жизнь была тяжелой, но все же шла своим чередом.
При немцах в зиму с 1942 г. на 1943 г. в деревне Телеши открылась школа. Учебники были советские, но все, что касалось СССР, было замарано или заклеено. Александр Захаренков и его старший брат Валентин в школу не ходили: путь лежал за 4 километра, а идти мальчишкам было не в чем.
Однако после освобождения от фашистов дети и учителя вместе приводили школу в порядок, заготавливали дрова на зиму, и с ноября начали учиться.
«Учебный год в 1944, 1945 и даже 1946 гг. начинался с октября: в колхозах в сентябре шла уборка картофеля. Школьникам разрешалось копать с 10 доли. Наберешь 9 корзин в колхозную кучу, десятую сыпь в свой мешок.
Заканчивали учебу в апреле: в мае начиналась посевная. Работали на разных работах: перелопачивали семена, чтобы не испортились, собирали по дворам золу для удобрения полей, во всем помогали взрослым.
Лето 1944 г. я проработал подпаском стада коров вместе с 70-летним дедом Акимом. Рабочий день – с рассвета до заката, чаще всего босиком и кое-как одетым. Вместо оплаты начислялось полтрудодня, или полпалочки.
Палочка начислялась взрослым, да и то не всем. Один трудодень давался за вскопку лопатой 5 соток земли. Вскопал меньше – меньше и запишут. Расчет в конце года натуроплатой: 200 г зерна за трудодень и сколько-то сена и соломы для коровы. 
Сестра Надя и мама Александра Захаренкова. Дальний Восток, 1954 г.
Имеешь корову – плати сельхозналог. Сами мы молока не пробовали, все уходило на сдачу налога и на продажу, чтобы купить хоть какую-либо одежонку или обувку. Нам повезло, что мама, как настоящая русская крестьянка, умела делать все: жать серпом, пахать, запрягать лошадей, печь хлеб, делать пряжу, шить, вязать. За всю войну я не видел ее отдыхающей, дома она всегда что-то шила, перешивала, распускала старое вязанье и вязала нам варежки или носки».
* * *
В 1946 г. семью вновь навестила тетя Елена. Увидев житье-бытье старшей сестры, женщина решила перевезти ее, а также семью сестры Гали на Дальний Восток.
«Вызов на переезд пришел через систему НКВД. Продали корову и, с трудом собрав на дорогу, в середине декабря тронулись в путь.
Поезд № 508, но пассажиры называли его «пятьсот веселый». Вагоны были прокуренные, набитые, как бочка с селедкой. Спали даже на верхних багажных полках и на вещах между нижних полок.
Мы с дядей Петей, мужем тети Гали, на станциях выбегали за кипятком и вареной картошкой. Хлеб купить удавалось редко. Объявление «Кипяток» было написано крупнее названия станции, сразу бросалось в глаза.
Приехали на место через месяц: оголодавшие, грязные, прокопченные паровозным дымом. При проезде знаменитых забайкальских туннелей, а их на Транссибирской магистрали около 40, дым даже через закрытые окна набивался в вагоны. Дышать было тяжело.
Квартира тети Лены была 3-х комнатной, но нас собралось 15 человек, из них 10 детей. Неделю отмывались и отъедались, а потом принялись за работу и за учебу.
В небольшом поселке, который находился недалеко от зоны с женской колонией, нам дали жилье в доме барачного типа. Мама работала дояркой в совхозе, вместе с расконвоированными зеками. Когда у нее от ручной дойки начали болеть руки, маму перевели на птичник».
Быт юного Александра Захаренкова не отличался разнообразием. Главным делом была учеба в школе, путь до которой занимал 5 км. Клуба в поселке не было, а потому Саше приходилось самостоятельно организовывать свой досуг.
Например, в выходные он ходил в пожарку, где под руководством вольнонаемного начальника трудилась команда расконвоированных зеков. Мальчик развлекался тем, что слушал их байки и перенимал у молодого латыша умение играть в шахматы.
Однако одно из самых ярких воспоминаний о том времени у Александра Васильевича связано не с латышами, а с японцами.
«Недалеко от поселка находился лагерь военнопленных японцев. Среди них были расконвоированные, которые работали на конюшне. Узнав, что у меня на огороде растет турецкий табак и водится самосад, что я выращивал для дяди Пети, они предложили мне бартерную сделку.
Курящие пленные собирали сахар и приносили мне в обмен на табак. Иногда покупали за деньги и даже проводили в зону постригаться. За кисетик самосада искусный японский парикмахер низко кланялся и стриг меня как важного самурая.
Меня удивляли их трудолюбие, дисциплинированность, чистоплотность и вежливость. Даже будучи военнопленными, после выполнения планового задания они делали что-то для доброй памяти о своей работе».
* * *
Наступил 1949 г. Перед Александром Захаренковым, окончившим 7 класс с отличием, встал вопрос: идти работать или учиться дальше? По настоянию тети Лены Саша сделал выбор в пользу последнего. Но где, а главное, на какие деньги он будет учиться? Ответ обнаружился в газете.
«Я увидел объявление, что Иркутская школа авиамехаников гражданского воздушного флота (ГВФ) объявляет набор юношей 17-18 лет. Общежитие, питание, обмундирование – бесплатно. Приемная комиссия – в Хабаровске, в управлении ГВФ. Повез документы без особой уверенности: думал, не примут из-за состояния здоровья. Но его не проверяли. Приняли без экзаменов и без всяких замечаний. Срок учебы – 1 год.
Окончив школу на отлично, я имел право выбирать место работы по своему желанию. Мама посоветовала в Смоленск: она хотела вернуться на Родину.
Но в Московском транспортном управлении мне сказали, что в Смоленске нет перспектив для роста. К тому же общежитие есть только в Воронеже и Пензе. Однокашник уже взял направление в Пензу, и я полетел вместе с ним. Так, в декабре 1950 г. я стал пензенцем».
В 1954 г. Александр Захаренков поступил на вечернее отделение Пензенского политехнического института. Однако доучиться не вышло: юношу призвали в армию.
«В конце службы меня агитировали остаться в армии сверхсрочником с дальнейшим присвоением офицерского звания и назначением на хорошую должность. Но в Пензе меня ждали жена и 4-летняя дочь».
После службы в армии Александр Захаренков вернулся в Пензу.
После окончания 1 курса в политехе он перевелся в Киевский институт инженеров ГВФ на заочное отделение. УКП – учебно-консультационный пункт – находился в Москве. Сессия длилась 40 дней.
«Чтобы было на что жить в столице, предварительно с тестем ходили шабашничать. Крыли крыши, бурили качки. Пару месяцев походишь и спокойно едешь в Москву.
Получал задание на сессии, трудился над ним, отсылал, его проверяли. Учиться было удобно: работа посменная была. Потом стали дежурить по 12 часов: 12 отработаешь – сутки дома. Ночную смену отработаешь – двое суток дома. Занимайся, учи.
А диплом писал в Киеве на протяжении 3 месяцев. Окончил институт в 1966 г. и до 1991 г. работал в аэропорту на разных инженерных должностях».
В 1991 г. Александр Захаренков оформил пенсию по выслуге лет и перевелся в Саратовский аэропорт, где и отработал 16 лет на должности диспетчера авиатехнической базы. Всего «Аэрофлоту» он отдал 55 лет.
В Пензу Александр Васильевич Захаренков вернулся в 2007 г. Помогает сыну, внучке и внуку, четырем правнукам и правнучкам.
Фото из архива Александра Захаренкова
