Самое читаемое в номере

Человеческий масштаб архитектора Еремеева

A A A

5 марта исполняется 70 лет архитектору Сергею Еремееву, который в 1970-е годы состоял в команде Романа Попрядухина и проектировал современную Пензу. Накануне юбилея Сергей Еремеев рассказал «Улице Московской» про этапы своей жизни и про архитектуру, которую считает правильной.


Атамановское детство
Родился я в селе Атаманово, на реке Енисей. Это 100 км вниз по течению от Красноярска.
Я стал седьмым и последним ребёнком в семье. Мой отец вернулся с фронта с орденами, медалями и тяжёлым ранением. Он умер от осложнения, когда мне было 3 года.
Мать тянула нас одна: работала в заготзерне с раннего утра и до позднего вечера. Жили мы бедно, питались плохо. На столе было только то, что давал огород, Енисей и тайга.
eremeev1Когда старшая сестра устроилась в пекарню, с питанием стало легче. Каждый вечер она приносила домой три буханки хлеба. Две мы съедали вечером с картошкой и капустой. А третью оставляли на утро.
Собирали в лесу грибы и ягоды. Ребята постарше ходили с мужиками в тайгу и там шишковали: заготавливали кедровые орехи.
Я застал то время, когда в Енисее водилась стерлядь. До сих пор помню её вкус: желтоватое мясо без костей, которое тает во рту. Рыбаки собирали её неводом, по 5 вёдер за раз.
У нашей семьи невода не было, да и рыбаков тоже: мы были еще детьми. Поэтому рыба на столе появлялась нечасто. Ходил с братьями по Енисею, ловил ельцов и окуней. Чтобы  наловить карасей, надо было ходить на озеро Саман, в 6 км от нашего села.
Помню, как к атамановской пристани подходили пароходы с большими колёсами по бортам. Потом стали появляться двухпалубные и трёхпалубные теплоходы. Они шли с Красноярска на север – в Дудинку, Игарку и Норильск. Гудели, сияли огнями. И там шла своя жизнь – весёлая, говорливая.
Мы, мальчишки, любили прыгать в волны от буксиров, тянувших большие гружёные баржи. Отдельные смельчаки забирались прямо на баржи и скидывали оттуда плитки жмыха. Мы ели их и мучались животами.


Штаны в заплатках и полёты в космос
В школу пошёл в 8 лет. Штаны мои были в заплатках, хотя и аккуратно заштопанные.
Моей первой учительницей стала Анна Фёдоровна Губернаторова. Во время войны она была эвакуирована из Ленинграда, а потом осталась в селе. Анна Фёдоровна знала о нашем бедственном положении и прощала мне, что я порой невпопад отвечал домашние задания. Она знала: у меня нет учебников, и я пытаюсь пересказывать ей то, что запомнил на уроке или успел записать в тетрадь.
Летом Анна Фёдоровна достала для меня бесплатную путёвку в пионерский лагерь «Таёжный». Это была настоящая детская республика, в которую караван судов привозил сотни детей с Севера. Лагерь назывался сибирским «Артеком». Всё лето мы жили в деревянных домах-коттеджах, с цветными витражами и причудливыми кровлями. Эта деревянная сказка в окружении сосен впервые показала мне, что такое архитектура.
После 5 класса мне пришлось уехать в пос. Известковый. Я жил в семье у дяди Миши, который работал бакенщиком на Енисее. Часто ездил с ним зажигать бакены посреди реки, чтобы обозначить фарватер для теплоходов. Бакены зажигали обыкновенными спичками, и они горели всю ночь. А утром тушили.
На противоположном берегу находилось село Овсянка, откуда к дяде Мише часто приезжал писатель Виктор Петрович Астафьев. В наших краях про него говорили, как про важного человека, который вернулся на малую родину из России: так сибиряки называли европейскую часть СССР.
Иногда я был свидетелем их бесед. Астафьев расспрашивал его, как добывали известь в карьерах. А дядя Миша помогал ему с моторной лодкой.
В то время Астафьеву было 34 года. Когда он приезжал, то всегда здоровался со мной за руку – с 12-летним пацаном. Невысокого роста, коренастый такой. Руку жал крепко.
Свои 15 лет я встретил в поезде: меня отправили в «Артек». Там я прожил 2 месяца: с марта по май.
Там узнал про полёт Юрия Гагарина. Вечером 12 апреля нас построили на вечерней линейке перед большим костром и объявили, что наш, советский, человек полетел в космос. Мы тогда не понимали толком, что такое космос. Но ликование было всеобщим потому, что это всё-таки наш, а не американец. Тогда велись очень активные разговоры про войну с Америкой.
А уже в первых числах мая нам сообщили, что утром в «Артек» приедет Гагарин! Весь день мы готовились к его приезду в клубе и на стадионе.
Но, когда Гагарин приехал, всё прошло очень быстро. Нас построили на стадионе, я стоял метрах в сорока от Гагарина. Он был в военной форме, с погонами майора. Сопровождало его человек пять офицеров. Плюс гражданские.
Сначала выступал директор лагеря, потом – ещё какой-то мужик. Они говорили много и долго.
А Гагарин сказал всего несколько слов. Примерно в таком духе: «Сегодня так ярко светит солнце, я так рад вашему приёму! Хорошего вам отдыха, ребята!»
Чувствовалось, что он всё время стеснялся. Потом я догадался, что в те дни он в Крыму проходил реабилитацию после полёта.


Борьба с лишним весом
Школьный аттестат я получал уже в красноярской школе-интернате. Учёбу совмещал с работой ночного воспитателя учащихся 6 класса, которые жили при интернате.
Когда получал аттестат, директор Николай Акимович Марущак выписал мне 100 руб. Эти деньги помогли принять окончательное решение о поступлении на архитектурный факультет Новосибирского инженерно-строительного института. Плацкартный билет от Красноярска до Новосибирска стоил тогда 12 руб.
Но если бы мне дали больше, я бы уехал ещё дальше.
Стипендии в 35 руб. не хватало, и все 5 лет учёбы я работал: разгружал вагоны с углём и помидорами, красил троллейбусы, был художником в цехе безалкогольных напитков и рабочим сцены в Театре оперетты. Одно время занимал должность художника сцены.
eremeevРуководителем моего дипломного проекта стал главный архитектор Новосибирска Сергей Павлович Скобликов. Тема дипломной работы – проект театра «Красный факел» в Новосибирске. Проект был выполнен на больших планшетах, и чтобы представить их на обозрение государственной комиссии, мне пришлось искать деревянную арбу. Толкать до института её помогала баба Нюра, у которой я снимал комнату.
С лёгкой руки Скобликова я попал на работу в секретный город Красноярск-45. Сразу на должность главного архитектора!
В Красноярске-45 у меня было всё: квартира, приличный оклад, жизнь в современном городе, живописная природа, горы, лес.
Но проработал я там всего 3 года. А потом написал заявление об уходе, потому что там не было настоящих учителей-архитекторов. Я боялся, что стану таким же, как эти начальники, которые сидят в отделах исполкома и горсовете. А они были уже в возрасте, с брюшком и залысинами.
Меня тянуло в крупный город, где работают проектные институты и где можно поучиться у опытных архитекторов. Так я попал в Алма-Ату.


Яблоки и груши
Меня устроили руководителем группы архитекторов в проектном институте «Алма-Ата ГипроГор». С жильём тогда были проблемы, общежитие обещали дать только месяца через три.
Тогда знакомый корреспондент из «Казахстанской правды» предложил поселиться в коллективном саду, который принадлежал их редакции. Прямо над городом 3 гектара яблонь и груш. Меня взяли садовником, положили оклад в 60 руб. и предоставили помещение для проживания.
Расчёт у «Казахстанской правды» был простой: я молодой архитектор, который не станет торговать на рынке коллективными яблоками и грушами. До меня почти все садовники таскали урожай на базар.
Так я и жил в этих садах. И со мной две большие собаки. Каждый день я покупал им баранью голову и рубил её пополам. После чего спускался на автобусе в город и проектировал у себя в институте здание для Министерства газовой промышленности.
В те годы председателем профкома редакции «Казахстанской правды» был Михаил Полторанин – будущий сподвижник Ельцина и первый российский министр печати. Он курировал этот коллективный сад, и мы с ним часто сиживали под яблонями. Обсуждали, как отремонтировать сторожку, построить кирпичную печь. Он обещал мне решить вопрос с пропиской и жильём. Полторанину ещё не было 40 лет. Ездил он на автобусе, как и все.
Однажды он приехал ко мне с главным редактором, членом ЦК компартии Казахстана. Мы втроём собирали яблоки, грузили их в машину. А потом он достал бутылочку водки, и мы её раздавили.
Разговоров про политику я от них не слышал. Наверное, опасались они вести такие разговоры в моем присутствии.
Когда в 1991 г. я узнал, что Полторанин находится в команде Ельцина, очень удивился. Хотя он ещё тогда был незаурядным, мыслил нестандартно и умел многое обобщать.


Как строили Пензу
В августе 1973 г. на Алма-Ату сошёл селевой поток, всё предгорие превратилось в сплошной поток снега и грязи. Надо было срочно уезжать куда-то, и я написал письмо главному архитектору Пензы-19 Геннадию Шильцину, с которым встречался на совещаниях в Москве.
Письмо попало в руки главного архитектора г. Пензы Романа Николаевича Попрядухина. И он прислал телеграмму: приезжай, возьму к себе заместителем.
Попрядухин встретил меня лично, поселил в гостинице «Пенза».
Тогдашнее руководство города сделало разумный и своевременный шаг: оно стало привлекать специалистов-проектировщиков из других регионов. Где-то через год после моего прибытия в Пензу здесь высадился целый десант из Алма-Аты: архитекторы Александр Бреусов, Алик Сланов, Виктор Ильенко, Галина Сафонова, Борис Чурляев, Александр Смоленский.
Из Ростова приехал Александр Перминов. Из Волгограда – Нина Кутырёва, Володя Брызгунов, Александр Ясанин.
И вот тогда строительство в Пензе действительно закрутилось и ожило.

eremeev house
…и как её ломали
Когда я впервые приехал в Пензу в 1973 г., центр города был ещё деревянный. Почти вся ул. Пушкина была деревянная, домики подступали прямо к тому месту, где сейчас площадь маршала Жукова. Здания горисполкома ещё не было.
Такими же деревянными были улицы Красная, Володарского и другие.
А вот на ул. Московской уже формировалась Фонтанная площадь, уже работали бульдозеры на строительстве девятиэтажного «Малыша».
Было понятно, что вся деревянная застройка обречена. Хотя она была очень уютной и органичной. В основном это были добротные домики в два этажа. В некоторых дворах стояли бывшие каретные, амбары и флигели.
Именно в Пензе я заинтересовался деревянным зодчеством. В той же Сибири климат суровый и строгий, поэтому и архитектура там более строгая.
А Пенза – нечто особенное. Это терема с раскрытыми верандами и большими окнами. Их фасад отличается тонкостью, более мелкой пластикой, сложными орнаментальными мотивами. Иногда это не дом, а просто деревянный ковёр.
Владислав Власенков, который работал главным инженером у Попрядухина, ещё тогда сказал мне: «Никто не занимался «деревяшками». Ни при царе, ни после революции. Может быть, у тебя хоть что-то получится».
Всё свободное от работы время я стал посвящать деревянной Пензе. Ходил по её улицам, фотографировал, делал зарисовки и обмерочные чертежи.
В 70-е и даже в 80-е годы в центре города ещё оставались островки деревянной застройки, по которым не прошли экскаваторы и бульдозеры.
Появилась небольшая группа энтузиастов, которые боролись за сохранение вместе со мной. Прежде всего это был Яков Слицан, который возглавлял региональное отделение общества охраны памятников истории. Сергей Шишлов из областного архива, и тогда ещё молодой историк Александр Дворжанский.
Приходили и просто неравнодушные горожане со своими зарисовками и даже фрагментами деревянного зодчества: «Спасите. Не сносите».
Мы пытались поднимать проблему в газетах, но газеты печатали нас мало.
Нельзя сказать, что редакции отказывали прямо в лоб. Но отказывали завуалированно. Говорили, что «не то время», «тема актуальная, но давайте подождём».
Но были и смелые люди. Краевед Наталья Константиновна Назарова организовала цикл выступлений по местному телевидению. А Москва в архитектурном приложении к «Строительной газете» напечатала статью о моих начинаниях.


Сорок один
А потом мы подружились с Александром Евгеньевичем Щербаковым, председателем Пензенского горисполкома. Я предложил ему сохранить лучшие образцы деревянного зодчества. Он сказал: «Давай! Если есть возможность, попытаемся сохранить!»
Несмотря на плотный график и занятость, Щербаков выезжал вместе со мной и осматривал каждый деревянный объект, предлагаемый для сохранения. Я ему показывал дома на Чкалова, Куйбышева, Калинина. Какие-то здания мы планировали перенести в район Гоголевского переулка, где предполагалось создание музея-заповедника под открытым небом. А какие-то дома – сохранить в новой застройке.
Уже в 1979 г. были подготовлены решения облисполкома и горисполкома о сохранении лучших образцов деревянного зодчества, разработаны мероприятия по расселению и переносу жилых домов.
Всего мы сохранили 41 дом.
А 16 домов, которые представляли историческую ценность, сохранить не удалось.
Среди них усадьба на Герцена, 23 с нетронутым внутренним пространством. Там были прекрасные двери, окна, богатая резьба.
Дом лесопромышленника на Ключевского, 3 и дом на Ключевского, 13.
Я выходил и на Георга Васильевича Мясникова. Он был человеком простым, но иногда мог и послать – это как попадёшь. Задания он давал сразу нескольким: приветствовал конкуренцию. Вроде бы и поговорит с тобой хорошо, и чаем угостит. Но если твой проект ему больше не нравился, он мог сказать: «Что ты порешь ерунду?!»
В то же время Мясников – один из тех, кто добился восстановления Дома Мейерхольда. Мы начинали этот проект со сметы 60 тыс. руб., а закончили со сметой 180 тыс. руб. В ходе реставрации был отрыт цокольный этаж, где сейчас располагаются гримёрки актёров. Построено деревянное крыльцо с балясинами: сейчас его заменили металлическим.
Единственное, чего мы не успели добиться, – создания музея под открытым небом. Причина – нехватка денежных средств, которая стала ощущаться ещё накануне перестройки. Приостановились темпы строительства и реконструкции, городу не хватало денег на основное. Какой тут мог быть разговор о реставрации и организации музея?
В начале 80-х я уехал из Пензы, работал в Красноярске и Севастополе. Но все материалы, которые собрал по деревянной Пензе, возил с собой. А это 20 коробок.


Застройка в человеческом масштабе
В 1996 г. мы с семьёй приняли решение уехать из Севастополя. У меня было два варианта.
Первый – ехать в Красноярск, где меня ждала работа в серьёзном проектном институте и хороший коллектив.
Второй – вернуться в Пензу. Серьёзной работы здесь не было, но те чемоданы и коробки, которые я собирал и возил с собой всю жизнь, они заставили меня вернуться сюда.
Моя последняя мечта – создать музей под открытым небом именно на ул. Ключевского. Из 41 дома, который мы сохранили в советские годы, на ул. Ключевского находится 21.
Для начала можно было бы освободить на этой улице хотя бы один дом – для размещения экспозиции. Дело в том, что собранный материал надо где-то хранить. Я храню его на даче, но бывает всякое – уже несколько раз были пожары. А там и обмеры, и архивы, и фотоплёнки.
К счастью, в 2013 г. удалось издать книгу «Деревянное зодчество Пензы». Тогда помогли неравнодушные люди, для которых уникальное народное наследие – не пустой звук. Среди них и власть, и бизнес, и региональное отделение Союза архитекторов. Отдельную благодарность за помощь хочу выразить прежнему главе Администрации г. Пензы Юрию Ивановичу Кривову и генеральному директору
ГК «Автомастер» Владимиру Ивановичу Аникину.
Деревянное зодчество – это застройка в человеческом масштабе. Находясь в ней, человек ощущает себя свободным, чувствует гармонию с окружающей средой. Ведь архитектура – это всё-таки искусственная окружающая среда. И когда на тебя не давят объёмы, когда окружает дерево и зелень, более спокойный ландшафт и естественная природная обстановка – это приближает обитателей города к природе и гуманизирует пространство вокруг них.
Человек, находясь в таком городе, осознаёт себя человеком.

Прочитано 2263 раз

Поиск по сайту