Уроки войны: из воспоминаний Анатолия Коробкова

A A A

«Улица Московская» вот уже много лет поднимает и популяризирует тему семейной памяти, или фамильной истории.
Сегодня «УМ» предлагает читателям материал, который его автор, Роман Коробков, прислал специально в наше издание в преддверии Дня Победы.
На  самом деле это первая публикация: памяти двоюродного деда автора – Анатолия Коробкова, фронтовика, артиллериста, поэта. В следующем выпуске будет вторая публикация: памяти другого деда – Виктора Коробкова, тоже участника Великой Отечественной войны.
По словам Романа Коробкова, воспоминания дедов ему помогал восстанавливать сын деда Анатолия Михаил Коробков. Он воспроизвел их по памяти с устных рассказов.
Стихи Анатолия Коробкова, что «УМ» публикует в этом номере, предоставила Инна Коробкова, внучка деда Анатолия.

korobkov
Справка:
Коробков Анатолий Семёнович (1923-1987). Уроженец Пензы. Русский. Рабочий по происхождению. Член ВЛКСМ.
С января 1942 г. находился в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Призван был Голицинским РВК Пензенской области.
В Великой Отечественной войне участвовал в боях на Ленинградском фронте. Был командиром взвода 45-милимметровых пушек 952 стрелкового полка 268 Стрелковой Мгинской Краснознамённой дивизии.
На войне был ранен, потерял правую руку (предплечье).
После войны вернулся в Пензу.
Окончил Пензенский учительский (педагогический) институт по специальности «история». Получил диплом с отличием, квалификацию учителя средней школы с правом преподавания в первых семи классах.
Затем учился в Пензенском государственном педагогическом институте им. В. Г. Белинского на факультете русского языка и литературы.
Научился писать левой рукой.
Работал в г. Пензе преподавателем истории в Железнодорожном училище № 2,   в ПТУ № 5 и ПТУ № 17.


 

Из воспоминаний Анатолия Коробкова
«Пришёл к нам новый командир батареи, капитан. Заняли мы позиции по разные стороны от дороги: я с двумя сорокапятками и тот. Вдруг видим: откуда-то два залётных немецких танка идут, даже не «тигры», а эти – Т3 или Т4. А у меня в батарее были татары.
Новый этот, которого только прислали, командует: «Выкатывай на прямую наводку, мы их сейчас!..» Я понимаю, что танки и вбок-то не возьмешь из этой пушки. А это выкатить на прямую наводку!
Ребята мои (мне было 18-19 лет, а им всем по сорок. Они меня звали не «товарищ лейтенант», а «сынок»): «Сынок! Не вздумай!» Я вижу, что они не будут катить пушки.
А этот выкатил две пушки. Я как сейчас помню. Он стоит так, в бинокль смотрит, командует: «Залп!» Две пушки пальнули.
Танкам, естественно, ни горячо, ни холодно. Один из них разворачивает башню и стреляет. Я смотрю: капитан стоит с биноклем, головы у него нет, а руки держат бинокль.
И хорошо, что они атаковали. Противник, вероятно, подумал: «Чёрт его знает, может, там батарея какая серьёзная стоит?» Развернулись и ушли».
* * *
«Был у нас старшина батареи. Нюх у человека феноменальный! Здесь же передовая, постоянно грохочет. Но бывает ещё интенсивная перестрелка, причём с немецкой стороны. Нам особо стрелять нечем было: нам 20 снарядов привезут…
Вот когда интенсивная перестрелка (она может и 3 дня быть – сколько немцам привезли снарядов), он обед не возил! Потому что свою жизнь ценил: сюда полезешь – убьют!
А кухни были где-то километров за 10-20 от линии фронта. Как только стихало, старшина с обедом приезжает.
А пушки-то были на конной тяге все. А одни татары. Как перестрелка, они: «Лейтенант! Махан (сыровяленая колбаса из конины)». Лошадь режем, варим. Тут и пехота с котелками подтягивается.
Дальше перестрелка стихает, появляется особый отдел: «Где лошадь?» – «Как её снарядом долбануло!»
А кто будет против? Пехота тоже стоит, они ж сами её ели! Они тоже говорят: «Да, налёт был! Такой… Убило!» И ничего не сделаешь, концов-то не найдешь!
Потом выдали эти трёхлинейки. Там и так с пушкой. А она ж метр семьдесят высотой, со штыком вместе. С ними вообще невозможно. Поэтому старались добыть шмайсеры немецкие, они ж коротенькие. Как идёт активная перестрелка, мы все при трофейном оружии. Как появляется особый отдел: «Сдать всё трофейное оружие!»
Другой раз вызвали меня в штаб. Спрашивают: «Немецкий знаешь?»
«Как сказать, в школе учили», – отвечаю.
«Давай, ты здесь всё равно самый грамотный, у тебя 10 классов образования. Сейчас будем «языка» допрашивать, а ты будешь переводить».
Так и переводил».
* * *
«Руку потерял из-за глупости, из-за лени. Это было зимой. Перед нами стояли немцы, справа стояли финны. На Ленинградском фронте было. Финны никогда по нам не стреляли, и мы по ним не стреляли.
Если случайно какой-нибудь дурак по финнам пальнёт, они открытым текстом: «Русские, вы куда стреляете? Здесь мы – финны!» По рации открытым текстом.
А это что-то возятся там, с финской стороны. Они никогда не возились, они как мыши сидели. Ко мне старшина прибегает. А командира батареи вообще не было, поехал снаряды получать.
Я полез. Полпути прополз и вспомнил, что бинокль-то оставил в землянке. Назад возвращаться? Ладно, думаю: «Поближе подползу».
А поближе-то подполз, вижу, что это не финны, а немцы зашли за финнов и устанавливают миномёты, миномётную батарею. Ну, я понял, что по ним надо сейчас огонь открывать. Пополз назад.
Пока я развернулся и полз, то ли они меня заметили? Ну, зима всё-таки. И с первой или со второй мины меня накрыли. На мне живого места не было: осколок под сердцем прошёл, руку оторвало правую, нога в нескольких местах осколками посечена.
Я всё равно полз. Я эту руку схватил, зачем, не знаю. Всё равно тащу за собой, хотя дураку понятно, что она не нужна. С батареи подползли ребята, потому что знают, что я туда пополз, видели меня.
На батарее меня перевязали и повезли в госпиталь. А как там везти? Там под Ленинградом ни одной ровной дороги нет, там одни болота какие-то, кочки, ямы. Короче, там нужно тащить. До машины ещё донести надо. Машина туда не подойдёт.
А там такая полянка довольно большая. Мы по лесу ходили, а санитары эти, они ж только приехали, они понятия не имели. Они решили наискосок по полянке. Бегут, значит, меня на носилках тащат.
И я вижу четыре юнкерса заходят. Я успел даже сообразить, что это «лапотники».
Эти «храбрые» санитары меня бросают в середине поляны и в лес в разные стороны. А я только лежу и смотрю, как на меня бомбы падают. Я понимаю, что их от меня унесёт (тратить снаряд на одного человека они вряд ли будут).
Но состояние от заходящего на тебя с рёвом самолёта было всё равно жуткое. Так у меня война и кончилась».
* * *
За участие в боевых действиях в составе действующей армии Анатолий Коробков был награжден двумя боевыми медалями: «За оборону Ленинграда» (вручена 8 сентября 1943 г. командиром 289 истребительно-противотанкового артиллерийского полка РГК) и «За отвагу».
Хотя на самом деле командир полка полковник Клюканов ходатайствовал о награждении младшего лейтенанта Анатолия Коробкова орденом Красной Звезды.
Вот как командир 952 стрелкового полка полковник Клюканов 29 июня 1944 г. описывает заслуги Анатолия Коробкова: «Командуя огневым взводом батареи 45-мм пушек, лейтенант КОРОБКОВ в период боевых действий всегда находился в боевых порядках пехоты, огнём своего взвода, умело и точно громя финских захватчиков, сумел отбить трижды переходившего в контратаку противника, нанеся ему значительные потери в живой силе и технике, при этом сохранив свой личный расчёт.
Товарищ Коробков за умелые действия боевыми операциями достоин правительственной награды – ордена «Красная звезда». Но вышестоящие командиры приняли иное решение.
30 июня 1944 г. Приказом по 268 Стрелковой Мгинской Краснознамённой дивизии
№ 023/н от имени Президиума Верховного Совета СССР «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» командир огневого взвода 45-мм пушек 952 стрелкового полка младший лейтенант А. С. Коробков был награждён медалью «За отвагу».


 Cтихи с фронта

На отдыхе
Наша часть в глуши лесной
Мирно отдыхает.
Свиста пуль, снарядов вой,
Визга мин не знает.
Сколько звёзд над головой
В синеве небесной…
Вниз глядят на шар земной,
Вслушиваясь в песни!
Виснет месяц золотой
Над лесным массивом.
Снег пушистою фатой
Лёг на лес красиво!
Беспощадно жгёт мороз
Щёки, нос и уши.
Хорошо средь зимних грёз
Тишину послушать!
Тишь, покой и благодать!
Это – непривычно
Для друзей моих, солдат,
Да и необычно.
Сколько дней, шальных
                                ночей
Бились в поле исто,
Не сомкнув больных очей,
С нечистью фашистской.
Не попятились, как рак,
И не отступили,
Чередою контратак
Всех врагов разбили.
Нашей части вышел срок
Насладиться жизнью,
Изучить боёв урок,
Нужный нам, Отчизне.
На востоке небосвод
Вспыхнул зорькой алой.
За дела особый взвод
Принялся удалый.
Визги пил, стук топоров –
Началась работа.
А пока что у костров
Разлеглась пехота.
Шли бойцы издалека,
По теплу скучая.
Хорошо у огонька
Выпить кружку чая.
Был готов к исходу дня
Ряд землянок стройный.
Разместили от огня
В них бойцов достойных.
А в землянке – мир иной,
Как в объятьях хаты.
Мы – крещённые войной –
Мирные ребята.
Накалилась докрасна
Из-под керосина
Бочка-печь… Ревёт сосна
Да трещит осина.
И, усевшись в тесный круг,
Говорят солдаты:
Холостые – про подруг,
О семье – женатые.
Тут и там порхает смех –
Верный друг веселья.
Кто как смог, так и сумел
Справить новоселье.
Притулившись кое-как
У коптюшки хилой,
Нежно смотрит мой земляк
На портрет любимой.
Тот, кто долго бил врага,
Знает без подсказки,
Как солдату дорога
Нежность женской ласки.
Не сумел я в двадцать лет
До войны влюбиться
И не мог, как мой сосед,
Девушкой гордиться.
Но в душе жила любовь
К Родине любимой.
За неё я в бой любой
Шёл неудержимо.
Образ Родины святой –
Образ с детства милый –
Будет сросшимся со мной
До сырой могилы.
И сейчас в лесной глуши
Я горжуся этим.
Чувств моих не заглушить
Никому на свете.

Прочитано 1537 раз

Поиск по сайту