Вера Дорошина: «Природа символического – мой давний интерес»

A A A

В рамках цикла «Мое чтение» на вопросы анкеты «Гардиан» отвечает Вера Дорошина, поэт, член Союза писателей, соредактор альманаха «Рой», редактор и корректор, пиар-журналист компании «Парафарм».

doroshinaКнига, которую я сейчас читаю
Обычно моё чтение включает в себя параллельное знакомство с художественным произведением и трудом научным или научно-популярным, как правило, из разряда гуманитарных дисциплин.
Сейчас художественная составляющая моего чтения – «Перс» Александра Иличевского. Когда в 2010 г. этому роману присвоили премию «Большая книга», уже были прочитаны его «Матисс» и «Ай-Петри», которые понравились своим насыщенным, близким к поэтическому языком, мозаично-импрессионистическим стилем и мастерством создания атмосферы, передачи состояний и при этом – афористичностью.
А вот «Перс» на тот момент оттолкнул своим густым нефтяным запахом и, как показалось, перенасыщенностью сюжетных линий.
Однако при втором заходе сюжет сложился в единое полотно, каждая нить которого – яркий штрих к недавнему историческому прошлому нашей страны и современных мировых коллизий: пронзительная ностальгия по детству, дикая и одушевлённая природа Каспия, экскурсы в историю Баку и Азербайджана и судьба этих земель в постсоветскую эпоху, основанные на архивных данных подробности биографии Велимира Хлебникова, поиски LUCA – общего предка людей. Прикосновение к вечности.
Научная составляющая чтения сейчас – «Космос и история», книга исследователя мифов, религиоведа, этнографа, философа Мирчи Элиаде.
В ней выявлены различия между мировоззрением древнего человека, опиравшегося на космогонические мифы, и современных людей, обладающих историческим сознанием, разрывающим цикличность мифа.
Автор рассматривает, как представлены в культурах разных народов архетипические символы: мировая ось (гора, древо), лестница и мост, близнецы и трикстер, собака и конь...
А природа символического – мой давний интерес.
И, чувствуя потребность в банальном ликбезе в отношении таких фигур, как Лакан, Деррида, Делёз, начала слушать курс лекций Александра Смулянского по введению в современную философию.
Тут сделаю небольшую ремарку по поводу аудиоформата. Не скрою, что аудиокниги составляют львиную долю моего чтения. И это нормально, когда восемь часов в день проводишь за компьютером, работая с текстами, ведь глаза очень устают.
Многие считают аудиокниги «недочтением», а я не соглашусь с этим. Навык аудиального восприятия текста развивается со временем, и грань между печатной и звучащей книгой истончается, хотя, безусловно, не исчезает до конца.

Какую книгу, из тех, что я помню, я прочла первой
В детстве на чтение времени катастрофически не хватало. Проживать живую жизнь была куда интересней, чем сопереживать чьей-то и кем-то выдуманной. Правда, это с лихвой компенсировалось традицией семейных чтений перед сном, когда папа читал нам вслух Пушкина, Гоголя, Жюль Верна, Дюма, Даррелла. Наверное, с тех пор, у меня привился навык аудиального восприятия текста.
Первой из самостоятельно прочитанных книг была, возможно, повесть Александра Волкова «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». Образы дуболомов как олицетворения тупой силы, готовой бездумно исполнять любые приказы хозяина, – отличная находка Волкова.
Или же первой книгой был сборник рассказов о муми-троллях Туве Янссон. Помнится, причудливый язык Тофслы и Вифслы на какое-то время у меня даже вошёл в обиход.
Таинственные миры Туве Янссон и Волшебной страны Волкова показались гораздо более чарующей альтернативой реальности, чем миры привычных сказок с их типовыми сюжетными ходами и моральными клише.

Книга, которая изменила мою жизнь
Думаю, разные книги её немного меняли, но это было такое подспудное, глубинное течение. А радикальных переломов русла в связи с чтением, пожалуй, не было.

Писатель, повлиявший на мой стиль
Каждая действительно «зацепившая» книга немного корректирует наш стиль. Причём стиль здесь – в широком понимании: манера общения, бытовые привычки, пристрастия в одежде и украшениях, строй мыслей, особенности устной и письменной речи.
В юности на меня большое впечатление произвели декаденты и символисты всех мастей: Эдгар По и Оскар Уайльд, Артюр Рембо, Шарль Бодлер и наши представители Серебряного века: Ахматова и Цветаева, Бальмонт, Белый, Блок, Мандельштам, также изрядно предававшиеся тоске и отчаянию. Отсюда у меня неизгладимая любовь к чёрному и засевший в подкорке рефрен «всё – тлен» (здесь звучит самоирония).
С годами приверженность романтической мрачности сменилась более широкими вкусами, вниманием к реальным деталям, социальным вопросам, многообразию жизненных проявлений.
Прививку сложности и любви к интеллектуальным построениям сделали Борхес, Эко, Сарамаго, самые разные философы, с трудами которых пусть урывочно, но стараюсь знакомиться.
Долей сарказма, скепсиса и критического мировосприятия заразили такие писатели, как Довлатов, Аксёнов, Пелевин, Сорокин, Селин, Сартр, Кундера, Паланик.

Наиболее переоценённая книга
Первое, что вспомнилось, это превозносимые в 2000-х произведения Ричарда Баха и Пауло Коэльо с их претензией на интеллектуальность, философичность и психологизм, а по сути – легковесные, поверхностные вещи.
Нередко вызывают недоумение книги, получившие какие-либо большие премии. Но тут надо понимать критерии оценивания и месседж, который жюри вкладывает в объявление той или иной книги победительницей. Доля субъективности в оценке современных книг огромна, но время всё отфильтрует.
Из классики я не могу в своём внутреннем ранжировании поставить «Войну и мир» или «Детство. Отрочество. Юность» Толстого на то высокое место, которое им отводится в русской литературе. Возможно, это моя проблема.
Вообще, любая честная оценка всегда субъективна и позволяет оценить самого оценивающего. Ну, пусть в меня летят камни.

Наиболее недооценённая книга
Назову детского писателя Владислава Крапивина. Удивляюсь, почему он не входит ни в школьные учебники, ни даже в списки для самостоятельного чтения. Завораживающий, атмосферный, тонкий, глубоко проникающий в нравственную сторону отношений и увлекательный с сюжетной стороны.
Причём, в отличие от многих авторов, писавших в советское время, его проза не блекнет, так как всегда была настоящей литературой, а не конъюнктурой. Почитайте его «Гуси-гуси, га-га-га…» 1989 года – удивитесь, сколько там пророческого о нашем времени, когда стираются границы между частной и общественной жизнью, а тотальный контроль над всеми человеческими проявлениями становится нормой.

Книга, которая перевернула моё сознание
«Братья Карамазовы» Достоевского, читавшиеся запоем в 10 классе и как-то вдруг резко открывшие мир сложных моральных вопросов и выборов, психологических коллизий. За ними последовал «Идиот», также произведший очень сильное впечатление.
По ходу чтения этих произведений произошёл некий внутренний поворот взрослеющего ума в направлении тем и проблем, до которых раньше не было дела.
Цикл стихотворений «Озарения» Артюра Рембо в своё время действительно произвёл впечатление молнии средь белого дня. Вся эта смесь бунтарства, священного безумия пророка, ярости оголённых чувств и модернистской жажды обновления дряхлого мира – то, что было нужно в 17 лет.
Рембо сломал мои представления о поэзии как тексте в столбик и с рифмами и прорубил окно к пониманию современной поэзии. Конечно, и многие другие книги меняли сознание.

Книга, которая заставила меня рассмеяться
Смеяться в последние годы побуждали в основном детские книги – «Денискины рассказы» Драгунского, «Винни-Пух и все-все-все» Милна, стихи Хармса.

Книга, которая заставила меня расплакаться
Не помню, плакала ли, но была к тому близка, читая книги «Бедная Лиза» Карамзина, «Шинель» Гоголя, «Идиот» Достоевского, «Прощание с Матёрой» Распутина, «Повелитель мух» Голдинга, «Коллекционер» Фаулза, «Моя сестра живёт на каминной полке» Питчер. И конечно, в этом ряду книги о Второй мировой Василя Быкова, Бориса Васильева, Ремарка.
Но вообще от трагического фильма я скорее расплачусь, чем от книги, по которой он снят, – видимо, сила наглядности и актёрского мастерства срабатывает.

Книга, которую я не смогла закончить
Очень много таких книг. В их числе «Война и мир» Льва Толстого.
Сознательно читала все наиболее важные эпизоды при изучении романа в школе и на литфаке, учила наизусть отрывки, пыталась прочесть полностью несколько раз. Ну не идёт, и всё. Хотя отдельные отрывки из этой эпопеи во мне отзываются. Возможно, когда-нибудь я её прочитаю, но пока не чувствую такой потребности.
Из иностранной литературы меня тяготит непрочитанный «Улисс» Джойса, к которому дважды подступалась. Думаю, скоро будет третья попытка.
Также с первой попытки не зашёл роман Умберто Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны» – он показался мне гораздо тяжелее для восприятия, чем предыдущие его романы. Но, в принципе, тут сложность задана самим сюжетом – герой пытается восстановить память после инсульта, перебирая обрывки разрозненных воспоминаний.

Какую книгу я хотела бы прочитать, или стыдно, что не прочитала ее до сих пор
В планах прочитать, чтобы составить своё представление, сборник прозы Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь» и роман Михаила Елизарова «Земля». А в целом, конечно, таких книг гораздо больше, чем прочитанных.

Лучшая из подаренных мне книг
Энциклопедия «Символы. Сакралии. Таинства» меня долго радовала, и до сих пор в неё периодически заглядываю. Её автор Барбара Уокер с опорой на многочисленные источники трактует важнейшие религиозно-философские символы в разрезе их отношения к сакральным женским началам, которые веками были на периферии патриархального общества. Такой матриархально ориентированный взгляд на сакральное более чем актуален в эпоху остро звучащей феминистской повестки.

Моё любимое чтение
Стараюсь разнообразить круг чтения, открывать для себя новых авторов. Происходит это, правда, бессистемно. Люблю читать антиутопии, критические рецензии и статьи о литературе, стихи современных поэтов (их вижу в основном в живом режиме на ФБ).
Отдельная любовь – философия, будь то первоисточники или лекции о философах, они дороги мне именно тем, что не несут прагматического начала.

Прочитано 1206 раз

Поиск по сайту