Демонстрация. Ритуальное шествие, при помощи которого недостойные вожди (некомпетентные и аморальные) уверяют себя в народной любви. Проходило во времена СССР два раза в году: 1 мая и 7 ноября.
Вспоминаю эти шествия с тоской: не люблю напрасной траты времени.
Удивительное дело: все понимали бессмысленность этого ритуала, но признаваться вслух опасались. Истинное отношение к демонстрациям выражалось в том, что публика по пути к площади Ленина успевала зарядиться спиртным: как правило, это делали, зайдя во двор близстоящего дома, а также по окончании демонстрации, когда было видно, с какой торопливостью и брезгливостью тащили обратно плакаты и прочие аксессуары.
Как я теперь понимаю, настоящими диссидентами или противниками того общественного строя были не те, кто осуждал его вслух, а те, кто игнорировал участие в демонстрациях. Для этого нужно было иметь изрядное мужество.
Между тем еще в 60-е годы во время демонстраций случались всякие казусы, которые потом, когда о них становилось известно в высоких инстанциях, выходили боком участникам.
Мне рассказывали, что в 1967 году, в год 50-летия Октябрьской революции, во время ноябрьской демонстрации, что проходила в Неверкино, неожиданно прозвучал лозунг в поддержку мировой революции, с которым вожди СССР официально распрощались сразу после Второй мировой войны.
Произошло это так. Первый секретарь райкома партии Мишкин произносил с трибуны написанную для него заранее речь и в конце ее оглашал лозунги. И тут один их тех, что стоял на трибуне за ним, решил схохмить и дал подсказку: «Да здравствует мировая революция!»
«Да здравствует мировая революция!» – прокричал Мишкин в громкоговоритель.
Все, ясное дело, были подвыпивши. Им это показалось веселой шуткой. Но тем же вечером об этом случае доложили первому секретарю обкома КПСС Льву Борисовичу Ермину.
Мишкина сняли тут же.
Когда однажды рассказал об этом случае Геннадию Ивановичу Платонову, работавшему ранее в Никольске, он тоже вспомнил, что в начале 60-х годов в Никольске приехавший из Пензы проверяющий нечаянно обнаружил, что в числе портретов, что несли на ноябрьскую демонстрацию, был и портрет Берии, расстрелянного еще в 1953 году.
Думаю, что в наших селах людям совершенно все равно, чьи портреты носить на демонстрациях. Наши люди – язычники от природы, и потому рассматривают демонстрацию как форму языческого жертвоприношения. В случае демонстрации они приносят в дар вождям свое время, что создает видимость народной приязни к ним.
Но вожди – еще большие язычники, чем весь народ, потому как пропитаны насквозь цинизмом и лицемерием. И не верят в народную приязнь. Поэтому выделяют средства на содержание спецслужб: считают это более надежным способом удерживать свою власть.
1 февраля 2016 года, 3 часа 12 минут.
Задание. Слово из партизанского лексикона, или из разведчицкого. Веет от него духом приключений, и даже опасности. Не все партизаны и разведчики возвращались живыми с задания.
Был, очевидно, 1988 год. Я предпринимал попытки пробиться в московские журналы в качестве автора. Одна моя попытка оказалась удачной (в 1987 году мою статью опубликовали в журнале «Вопросы философии»), и это придавало мне уверенности.
Стоял хороший летний день, когда я пришел в редакцию «Молодого коммуниста», и настроение было подстать. По предыдущему разговору с редактором Михаилом Левиным мне казалось, что мой текст примут к публикации.
В кабинете Левина уже находился молодой человек моих лет. Он понравился мне располагающей улыбкой, манерой держаться. Я сразу почувствовал душевное родство с ним.
«Михаил», – представился он и протянул визитку, из которой я узнал, что фамилия его Марфин и что работает он заместителем секретаря комитета комсомола химико-технологического института им. Менделеева.
Нам обоим отказали. Это нас сблизило. И, наверное, слегка раздосадованные, мы вышли на улицу. Прошли метров триста или чуть больше, выпили по стакану газировки, и тут Михаил Марфин произнес слова, которые запомнились мне на всю жизнь.
«Сначала, – сказал он, – надо научиться писать по заданию, и тогда получишь право писать то, что хочешь». Буквально так и сказал.
Эмоционально у меня это вызвало протест, но спорить с ним я не стал. По здравому смыслу он был прав.
Пятнадцать лет спустя, когда начал издавать «Улицу Московскую», понял, что самый ценный журналист – тот, кто умеет писать по заданию. И если моя газета состоялась, то исключительно благодаря тому, что ребята, что со мной работают, умеют писать по заданию. И даже находят в этом дух приключений.
Ведь на самом деле, чтобы попасть в цель при написании конфликтного материала, нужно не только правду донести до читателей, но и сделать это красиво или смешно, вызвать симпатию читателей и, что чрезвычайно важно, не нарваться на судебный иск. А уж если нарвались, то выиграть процесс. И это тоже приключение.
23 февраля 2016 года, 7 часов 45 минут.
Ответственность. Это когда тебе поручают что-то или ты сам себе даешь поручение, и непременно должен это исполнить. Без отмазок там и прочего, что помогает уйти от ответственности. Типа не услышал, или услышал, но не так понял, или понял, но заболел, или автобус опоздал, лифт застрял, или просто забыл. В таких случаях про человека говорят, что поручить ему ничего нельзя: безответственный он. Опасно давать ему поручения, все равно не исполнит.
Мне первый урок по части ответственности преподнес во время жизни в Орске дядя Валя, брат отца Валентин Михайлович Мануйлов, в честь которого меня и назвали Валентином.
Ему было 24 года, он работал на заводе и, наверное, начал хорошо зарабатывать. И купил на первые свободные деньги мотороллер. Но бензина в те годы в свободной продаже не было. Не было АЗС, куда можно было бы подъехать и налить бензина.
Поэтому дядя Валя, взяв мотороллер, вышел посередь дороги, что пересекала улицу Энгельса, остановил самосвал и попросил водителя налить ему в мотороллер бензина. И сначала они пытались сделать это при помощи маленького такого шлангчика, что был при мотороллере, но у них ничего не получилось. И дядя Валя сунул шлангчик мне в руки.
Они налили бензина при помощи шланга, что был у водителя самосвала. И самосвал поехал дальше.
Дядя Валя оборачивается ко мне за шлангом, а я развожу недоуменно руками и показываю кивком на самосвал: положил шланг мотороллера на подножку.
Дядя Валя – в 1965 году он стал чемпионом Пензенской области в беге на 110 метров с барьерами – делает, что называется, спурт, но догнать самосвал он не смог.
И после этого позорного для меня случая на мои просьбы покатать дядя Валя отвечал всякий раз: «Ты уже покатался». Проходило какое-то время, я думал, что моя вина искуплена, и снова просил покатать меня, и в ответ вновь слышал: «Ты уже покатался».
Так я и запомнил, что ответственность – дело серьезное.
5 января 2016 года, 3 часа, 07 минут.
Стакан, граненый. Предмет кухонной утвари времен СССР, в 80-х годах стоил 14 копеек. Десятки миллионов советских граждан на протяжении десятилетий ежедневно использовали его, чтобы пить чай, компот, кисель, квас, пиво, портвейн, водку, самогон. Отдельные граждане позволяли себе пить из такого стакана коньяк. За время существования СССР стекольная промышленность выпустила, очевидно, несколько сот миллионов граненых стаканов.
Если смотреть на советское прошлое из сегодня, граненый стакан видится как символ советского. Это не просто предмет кухонной утвари, это еще и элемент быта, образ повседневности, наконец, признак стабильности. Неслучайно, если сегодня удается попить чаю из граненого стакана в подстаканнике, человек испытывает немного ностальгии по тому времени, когда он был молод и здоров.
Но роль граненого стакана в истории СССР не ограничивается тем только, что им повседневно пользовались миллионы простых граждан. Из него приходилось пить и вождям. И в руках вождя стакан мог приобретать роль магического сосуда, при помощи которого вождь посылал знак своему воинству.
Есть у меня история, связанная с граненым стаканом, которую, возможно, помню или знаю только я, ибо участники этой истории скорее всего давно умерли и забыли о ней рассказать широкой общественности, не придавали ей значения. Мне рассказали ее в далекие 80-е годы, и запомнилась она мне потому, что люблю исторические анекдоты.
Вторая половина 60-х годов. Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев еще не набрал силы, в политбюро относительное равенство. Заканчиваются масштабные военные учения. Министр обороны Гречко, ставленник и друг Брежнева, приглашает Леонида Ильича на церемонию подведения итогов учений.
В большом помещении накрыт длинный стол. В ожидании Брежнева и Гречко томятся свыше ста высших офицеров, принимавших участие в учениях. Входят Брежнев и Гречко. Следуют обычные в таких случаях церемониальные приветствия. Гречко предоставляет слово Брежневу.
Леонид Ильич берет в руки граненый стакан с водкой, поздравляет генералов и офицеров с окончанием учений и затем махом выпивает стакан до дна. Брежнев еще сравнительно молод, ему едва за шестьдесят, он стоит прямо, уверенно держит голову, глаза у него лучистые.
Офицеры в восторге. Они тоже выпивают свои стаканы до дна.
Обрезание состоялось. Леонид Ильич покорил свое воинство. И хотя он всего лишь генеральный секретарь, а не главнокомандующий, офицеры почувствовали или увидели в нем своего.
Мне рассказывали, что наверху, в политбюро, когда узнали об этой истории, восприняли ее как акцию побратания Брежнева с генералитетом. И стали воспринимать его как более серьезную фигуру, не как одного из равных, с кем скидывали Хрущева.
Если оценивать этот эпизод по канонам политтехнологий, то это классический случай использования русской традиции для распознавания и утверждения образа «своего».
20 марта 2016 года, 2 часа, 36 минут.
