О довоенной Пензе без вранья

Борис Мариенгоф всю жизнь проработал геологом. Большую часть, не считая лет, проведенных в экспедициях, прожил в Ленинграде.
Судя по воспоминаниям, человек был непростой, с самолюбием, местами болезненным, с большими претензиями к окружающим людям и событиям.
Из Пензы Мариенгоф-младший уехал в 14 лет, а воспоминания писал в 80. Поэтому есть в его тексте и ошибки, и неточности (наподобие того, что сначала был трубочный завод, а потом построили велозавод, на самом-то дело это одно предприятие – ЗИФ; или того, что белочехи ехали из Сибири, на самом деле они как раз направлялись на Дальний Восток).
И все-таки, думаю, такие нюансы не лишают этот материал интереса.
Особого литературного дара у Бориса Мариенгофа не было. Но, согласитесь, воспоминания о Пензе 20-х – начала 30-х годов – большая редкость.
Поэтому «Улица Московская» публикует фрагменты из книги, касающиеся нашего города, и приносит благодарность Ларисе Рассказовой, предоставившей возможность познако-миться с редким изданием.
Мое детство прошло в Пензе. Город расположен на пологих холмах. Главная улица – Московская – постепенно поднимается в гору до центральной площади, где раньше стоял красивый собор – основная доминанта города. Звон колоколов этого собора был слышен далеко. На площади проходили первомайские и ноябрьские демонстрации, где школьников и горожан с трибуны приветствовали советские «отцы» города.
У основания бывшего собора располагался довольно большой зеленый сквер, который назывался Лермонтовский. Он выходил на три больших улицы, а его четвертая сторона полукругом охватывала центральную площадь.
…Город омывают две реки: Пенза и Сура. В весеннее половодье р. Пенза сильно разливалась и пешеходные мостики убирались или сносились рекой. Проезжие мосты, которые имели каменные «быки», а настил и перила деревянные, разбирались или закладывались большим количеством камней, которые в редком случае уберегали их от разрушения. Разливы продолжались 1-2 недели. Правый и левый берега реки Пензы были оторваны друг от друга. Опасные переправы осуществлялись на лодках любителями острых ощущений.
До революции город имел один крупный завод, который назывался Трубный. Он был полузасекречен и работал в основном на оборону. В первую пятилетку был построен велозавод. Для мальчишек было заветной мечтой иметь велосипед. Пензенские велосипеды быстро приобрели славу, но у них была высокая цена, и не все могли их купить. Иметь велосипед была и моя мечта, но она так и не осуществилась.
Имелась и крупная мебельная фабрика на реке Суре, которая по тем временам очень славилась своими «венскими» стульями. Было также два кирпичных завода, на которые нас возили на экскурсию, когда мы были в начальных классах.
В Большом драматическом театре (он и сейчас существует) я прослушал полностью репертуар курской оперетты, приезжавшей к нам на гастроли.
И была последняя достопримечательность Пензы – это цирк шапито, который каждый год ломали и на следующий опять строили. Мы, мальчишки, билетов не покупали или покупали один билет на десятерых, и ухитрялись между двумя антрактами проскальзывать на галерку, на последние выступления российских борцов, один из которых боролся в маске, и если «маску» побеждали, борец снимал ее и называл свою фамилию. Весь коллектив возглавлял знаменитый Иван Поддубный.
Большинство пензенских мальчишек мечтали стать артистами цирка, особенно воздушными акробатами. Я тоже был в их числе и даже готовил номер со своим приятелем Володей Станишевским. И у нас уже была цирковая афиша с названием номера: «Марино и Стани – воздушные гимнасты». Я крутил своего приятели в «зубнике», и мои зубы деформировались и приобрели «собачий оскал».
* * *
…Итак, мое детство проходило в городе Пензе, в семье бабушки и маминых сестер: Александры и Калерии. Обе тетушки окончили Пензенскую гимназию и педагогический курс при этой гимназии и работали в школе до глубокой старости. Калерия впоследствии стала заслуженным учителем и в конце жизни была награждена орденом Ленина.
Тетушка Александра работала в школьной библиотеке и очень ревностно следила за моим развитием в области русской классической литературы. Она много читала мне вслух и даже старалась иллюстрировать некоторые произведения. У нее это очень хорошо получалось. Этим она увлекалась даже тогда, когда я уже был совсем взрослым, и посылала свои «шедевры» мне в Ленинград.
Себя я помню с трех-четырех лет. Первые мои воспоминания связаны с таким забавным эпизодом. Как-то летом было очень жарко, ярко светило солнышко. Тополя, которые росли на улице, источали дивный аромат, а я… тащил санки и люди спрашивали меня: «Мальчик, куда ты идешь с санками?» Я отвечал: «Иду кататься». Я помнил, что в одном квартале от нашего дома была горка, где я катался зимой. Все, конечно, удивлялись, а я шел дальше.
Моя мама – Ольга Ионовна Липатова (1893-1942) была очень красивой женщиной. В ранней молодости она участвовала в конкурсах красоты города Пензы и даже выходила на вторые и третьи места. Первых призов не получала, по ее словам, из-за короткой шеи.
В предвоенные годы (до 1914 года) мой отец Борис Михайлович Мариенгоф (1873-1918) переехал в Пензу из Нижнего Новгорода с сыном-гимназистом Анатолием и шестилетней дочерью Руфиной. Он был компаньоном английской компании «Граммофон». В Пензе отец открыл большой магазин по продаже граммофонов и пластинок. Магазин находился на Московской улице, главной улице Пензы. Жену он похоронил в Нижнем Новгороде, когда сыну Анатолию было семь лет, а дочери один год. Кассиром в его магазине в Пензе была принята молодая красивая девушка Ольга Липатова. Вскоре она стала второй женой Бориса Михайловича. Она была на 20 лет моложе его.
* * *
Я родился в Пензе 28 мая 1918 года. Как раз в мае был бой с белочехами. Они возвращались из Сибири на родину, из плена через Пензу. Военный трибунал города предложил им разоружиться, иначе их не пропустят. Чехи сдать оружие отказались, а наши пензяки отказались их пропустить. Завязался бой, и в этом бою в отца попала шальная пуля, когда он выбежал на крыльцо посмотреть извозчика, который отвез бы его в роддом, где я родился. Дело происходило 1 июня. Отца ранило в пах, и теперь уже брат с сестрой искали подводу, чтобы отправить тяжело раненного отца в больницу, но пока его везли, он скончался от большой потери крови.
В книге «Мой век, мои друзья и подруги» Анатолий Мариенгоф эпизод смерти отца изобразил иначе, как бы косвенно взяв на себя вину за гибель любимого им отца. Видимо, иначе было не передать это тяжелое событие, так как он не хотел признавать тот факт, что отец был женат второй раз и что у него появился на свет еще один сын.
По словам моей сестры Руфины, она тоже ревниво отнеслась к рождению маленького брата. Как она рассказывала, в день гибели отец был очень счастлив, что едет за новорожденным сыном, а она рыдала и не хотела видеть новорожденного брата. Моему брату в это время был 21 год, а сестре 16 лет.
Примерно год спустя Анатолий уехал в Москву, где познакомился с Сергеем Есениным. Больше он в Пензу не приезжал, даже чтобы навестить могилу отца, и на этом наше родство временно прекратилось.
* * *
Вскоре после гибели отца мать вторично вышла замуж, ушла жить в семью мужа, а меня оставила на попечение бабушки и тетушек. Второй муж матери мною не интересовался и редко меня видел. Иногда были кратковременные встречи в их же доме, а мать меня навещала часто. Прожив лет пять, мать разошлась с ним и вышла замуж в третий раз – за Виктора Петровича Зотова, который был моложе матери на десять лет. У нас с ним всегда были хорошие отношения.
После смерти отца брат Анатолий (ему исполнился 21 год) уехал в Москву, а сестра Руфина, которой было 16 лет, оставалась жить в Пензе. Мать поддерживала с ней хорошие отношения.
Однажды, когда мне было лет семь, я с мамой пошел на главную улицу, недалеко от Пензенского базара. Мама зашла в фотографию, а меня оставила на улице. Я рассматривал витрину, когда ко мне подошел грязный маленький беспризорник примерно мо-их лет.
Он был босой, в одних штанишках, на голое тело надет грязный ватник. Он остановился метрах в двух от меня, упер руки в бока, долго на меня смотрел, а потом сказал: «Большой, а дур-а-а-к», плюнул и пошел дальше. Я запомнил этот случай на всю жизнь. Из скромного воспитанного мальчика я стал себя делать немножко другим и в результате выработал себе характер.
…Я учился в Пензе в шести школах, меня ниоткуда не выгоняли, но, вероятно, судьба так уж сложилась. В 5-м классе я учился в бывшем реальном училище. Жили мы тогда на Дворянской улице. Рядом с нашим домом располагался детский приют. Я дружил с детьми этого приюта, как со своими ровесниками, так и с более старшими. Наши дворы соприкасались с большими фруктовыми садами, и все мы лазали в эти сады через забор, чтобы «собрать урожай». У меня была команда из приютских ребят, которую я заставлял лазать в эти сады. Я распределял между ними задания: ты принесешь мне груш, ты принесешь мне яблок, а ты принеси мне слив. Они это делали почему-то с удовольствием.
…Старшие ребята из приюта иногда ходили в лес, где искали старые патроны (со времен Гражданской войны). Эти патроны клали в костер, где они взрывались, а мы
в это время прятались в овраге или за деревьями.
В 5-м классе я увлекался лыжами и даже построил себе парус по рисунку, взятому из журнала «Мурзилка». Парус привязывался к спине, и за счет ветра можно было двигаться гораздо быстрее.
Также я увлекался ловлей птиц. Ловил их в саду, примыкавшему к нашему двору. У меня были сети, и осенью я ловил щеглов, чижей и синиц. Я держал птиц в темном коридоре под тазами и какими-то банками: я их прятал, так как мои тетушки не позволяли мне ловить птиц, а тем более иметь еще от этого какую-то выгоду, то есть торговать ими.
Я часто пропускал занятия, уходя рано в сад с сетями и книжками, и, лежа в траве, ловил птиц. В результате в пятом классе я стал очень плохо учиться.
В то время в Пензе у меня было два товарища, один из которых, Громов, был сыном начальника милиции г. Пензы, другой мальчик, Гладков, был сыном начальника Пензенского ОГПУ.
Эти два приятеля были очень верные и всегда меня выручали во всяких переделках, когда мне кто-то угрожал или хотел меня избить.
Весной того года, узнав о моих «успехах» в школе, из Саратова приехала моя мама, чтобы забрать меня к себе. Но с отъездом в Саратов она задержалась, и мне пришлось идти учиться в новую школу, так называемую ПОС (Пензенская опытная сельскохозяйственная станция).
Школа была на краю города, рядом с ЦПКО, и там в основном учились дети из пригорода. Ребята в этой школе меня сразу невзлюбили. По окончании уроков мне приходилось от них убегать через крышу, по пожарной лестнице спускаться на другую сторону.
Мне это, естественно, не нравилось, и хотя я был довольно смелым, драться особенно не любил и не умел. Но перед тем, как уехать в Саратов, я сказал своим друзьям Гладкову и Громову, что хочу отомстить своим обидчикам. Они с радостью согласились помочь, и мы пошли вместе в эту школу.
Школа была обнесена большим забором, при ней находились большой сад и огород. Там было много всяких кустов и очень красивые большие разноцветные стеклянные шары, которые стояли в зелени на столбах и эффектно светились на солнце.
Мы пришли, когда уроки кончались. Я спрятал моих друзей в кустах на дорожке, ведущей на улицу, а сам пошел в вестибюль. Когда мои обидчики меня увидели, они сразу заволновались и решили меня избить.
Я добежал до кустов. И тут выскочили два моих приятеля, и мы избили моих обидчиков, хотя их было пятеро, а нас только трое. Я даже рассек одному из них щеку.
На этом мое пребывание в Пензе закончилось. Меня ждал Саратов, куда увезла меня мама в 1932 году.