Самое читаемое в номере

Жизнь в пензенской деревне в годы войны: пример Подгорного и Плёсса

A A A

Жизнь в пензенской деревне в годы войны: пример Подгорного и Плёсса
Ввиду приближающейся годовщины Дня Победы «Улица Московская» предлагает вниманию читателей сокращенную версию работы, представленной на конкурс поисковых и исторических работ учащихся «Памяти земляков наших».
Работа была подготовлена в 2009 г. учащимися 9 класса средней школы с. Плёсс Мокшанского района Викторией Павлеевой и Алёной Манушиной под руководством учителя истории Татьяны Меркушиной.
Для публикации работу предоставила Татьяна Алфертьева.
По воспоминаниям Антонины Манушиной и Лидии Жеряковой.

Манушина Антонина Никитична родилась в 1923 г. в селе Свинуха (с 1963 г. с. Подгорное). На фронт её не взяли. Посадили на совхозный трактор, а потом доверили комбайн.
Первый год работала штурвальным, а когда почти всех мужчин-трактористов и механиков забрали на фронт, она с семьёй поехала в Мокшан получать права после ускоренного курса обучения, стала трактористкой и комбайнёром. Вернулась через несколько месяцев в своё село. Через год стала трактористкой и сестра Антонины Мария.
О том, что началась война, Антонина Никитична узнала от соседей – им в дом прислали повестку. Сразу отец и три брата у соседей ушли на фронт, а уже через три месяца к соседям пришла первая похоронка, через полгода – вторая, а через год – третья.
Деревенские девчонки старались работать хорошо. Боялись, что отправят на фронт или на лесозаготовки. С лесозаготовок приходило много искалеченных односельчан, некоторые вообще там умерли.
Работать приходилось по целым суткам. Давали отдых только на сон, кормили прямо на рабочем месте. Да и еда-то была малосъедобная. Именно тогда многие получили хронические заболевания желудка.
К концу 1942 г. стало совсем плохо с одеждой и необходимыми в быту товарами. Магазин работал, но купить там было нечего. Отоваривали только передовиков колхозного производства.
Антонина Манушина за свой добросовестный труд получила центнер овса и байковое одеяло. Это считалось огромным счастьем в военное время.
Огород засаживать оказалось нечем, семян не было, ели дикорастущую траву, съедобные коренья, грибы, ягоды.
В 1942 г. в село перевели из Вязьмы ИТЛ с советскими гражданами, которым нужно было отбывать в заключении от 5 до 15 лет. Колхоз обязали снабдить администрацию лагеря помещениями, инвентарём для дорожных работ и продуктами для заключенных и работников лагеря.
Заключенных расположили на территории старого колхозного клуба (который находился в здании старой церкви) и школы. Заключенные работали на строительстве Московской дороги, что шла вдоль села.
Когда в селе появился лагерь, положение колхозников еще ухудшилось. Перед глазами всё время находились люди, многие – бывшие сельчане, которые испытывали физические и моральные мучения за административные проступки: невыход на работу, отказ идти в ФЗО, некачественную работу.
Колхозных девчонок постоянно пугали тем, что они тоже могут «загреметь» в ИТЛ, если работать хорошо перестанут. Увеличили нормы выработки, хотя и так они были высокими. Молодые трактористки не спать ложились, а просто падали от усталости и как в забытьи открывали глаза, когда их будили на работу.
Было очень трудно с едой. Ели почти одну картошку. Терли её с мукой, добавляли травы или крапивы и пекли чукоры и драчёны. От такой еды животы раздувало, болели суставы, особенно при работе на тракторе. Многих после обеда от тряски в тракторе постоянно рвало, а надо было выполнять трудовые нормы, чтобы не стать «пособниками врага в тылу» и «не загреметь в ИТЛ».
Проблема была ещё и в том, что на работу в МТС нужно было идти пешком более 25 км. Из-за этого часто оставались ночевать прямо в МТС, а когда там не разрешали оставаться, спали прямо у тракторов, всё боялись проспать на работу.
Бояться было чего. В с. Плёсс троюродная сестра Манушиных уснула в тракторе, её сочли трудовой диверсанткой, отправили на лесоповал на несколько месяцев. Она вернулась оттуда живой, но с отмороженными пальцами на ногах.
Ходили в лаптях, даже зимой, а валенки надевали уже на работе. Валенки были в цене, их берегли больше своих ног и здоровья. Зимой люди, как медведи, рыли берлогу в снегу, сворачивались в калач и спали.
Наше село находилось далеко от линии фронта, но жечь в вечернее время огни, чтобы погреться, запрещали, считали их сигнальными для врага.
Несмотря на трудности, деревенские девчонки военной поры хотели праздников. Отмечали и церковные, и советские праздники. Пели песни, веселили друг друга. Только танцы не с кем было медленные танцевать.
«Все похожи на немытых мужиков с лесоповала, в одинаковых фуфайках и штанах, какие там танцы. С лагерными работниками шуры-муры крутили бабы постарше, нам, девкам, велели не соваться даже. Мы их понимали – остались без мужиков в семьях почти все», – рассказывала Антонина Манушина.
Во время войны даже свадьбы играли, хотя считали их не ко времени.
Например, жительница с. Плёсс Жерякова Лидия Григорьевна, 1927 года рождения, вспоминает, что в деревне было одно на всех свадебное платье. В военное время и еще года 4 после войны все плёсские невесты в нём замуж выходили. Это было светло-голубое платье в мелкий цветочек. Другого просто не было.
Невесты были разных размеров, платье постоянно перешивали, поэтому однажды оно просто расползлось на куски.
Самыми завидными женихами в сёлах были фронтовики, потому что их будущие жёны были уверены, что уж их-то точно больше не заберут на фронт и вдовами им быть не придётся.
Но многие фронтовики приходили раньше 1945 г. домой только после тяжёлого ранения, инвалидами. И молодым жёнам сначала приходилось становиться сиделками при больном муже.
Особенно много слухов, беспокойства и страшных новостей ходило по селу оттого, что не было достоверных сведений с фронта. Радио в селе не было, письма приходили редко, и часто новости были уже устаревшими, а то и перевёрнутыми с ног на голову.
Первых пленных немцев деревенские девчонки увидели в 1943 г. Их, как и заключенных ИТЛ, привозили строить Московскую дорогу. Немцев очень строго охраняли, потому что местные жители сначала старались прорваться к ним и их покалечить. Были очень злы за раненых и погибших своих родственников. Однажды местные повара что-то намешали в еду, несколько немцев отравились. После этого случая вообще запретили подходить к ним во время работы.
Немцев держали в Мокшане, в село привозили на строительные работы на дорогу. Но скоро деревенские жители увидели, что перед ними покалеченные, униженные люди, которые вызывали жалость.
Сами немцы постоянно просили есть у местных колхозников, которые работали с ними рядом, пытались выменять у деревенских ребятишек еду на поделки, которые сами мастерили.
Школы во время войны в сёлах не закрылись – и в Плёссе, и в Подгорном работали. В школу ходили со своими дровами, чтобы топить буржуйку. Причём, нужно было нести полено всегда, даже когда не топили, потому что запасали впрок.
Когда дрова заканчивались, учителя запрягались зимой в сани, осенью – в телегу и шли в лес. Лошадь школе была не положена, учителей звали «волокушами».
Именно учителя многим деревенским ребятишкам спасали жизнь во время войны. В школе каждый день кормили, а многим ученикам дома есть было нечего. Лидия Григорьевна вспоминает, что такого вкусного супа, как в школе военных лет, она не ела никогда. И не потому, что он был очень хорошо приготовлен. Часто это был просто жидкий бульон, но он спасал многих от голодных обмороков.
А вот учителя часто падали в голодные обмороки, потому что им не разрешали есть с детьми. На них продукты не выделяли. Были случаи, когда, наоборот, ученики подкармливали своих учителей.
Жители Плёсса и Подгорного во время войны общались. Было много свадеб между сёлами. В обоих сёлах в военное время условия были одинаково тяжёлыми. Особенно тяжёлой было зима 1942 г.
По воспоминаниям плёсских старожилов, в ту зиму очень много умерло в селе от холода. Истощенные трудом и недостаточным питанием, люди не смогли сопротивляться холодам. Не хватало дров. На сельском кладбище было столько покойников, что было некому их хоронить. Некоторых положили в одну яму.
Самое большое количество похоронок и извещений о пропаже без вести приходило в сёла Плёсс и Подгорное в конце 1943 – начале 1944 гг. В Плёссе из 388 ушедших на фронт живыми с войны явились 179, но в первые послевоенные годы от ранений умерли сразу 68 человек.
Многие подгорненские семьи не дождались с фронта тех, кто ушёл воевать. Антонина Манушина и Лидия Жерякова вспоминают, что к концу войны семьи, получившие похоронку, даже переставали вызывать у односельчан жалость.
Во-первых, таких стало много. Во-вторых, те, кто уже своё отплакал, себя успокаивали, что не одни они горе горюют. Появились и третьи, которые завидовали вернувшимся фронтовикам или тем, кто получал помощь от колхоза за то, что их родственники были на фронте.
По рассказам Антонины Манушиной и Лидии Жеряковой

Прочитано 1353 раз

Поиск по сайту