Самое читаемое в номере

Трагедия коллективизации в семье Мартыновых

A A A

В связи с интересом, что демонстрируют читатели в отношении краеведческой тематики, и особенно к драматическим вопросам отечественной истории, «Улица Московская» публикует новый конкурсный материал, представленный на региональный конкурс исторических работ «Памяти земляков наших».
Работу подготовили ученицы 9 класса средней школы с. Чемодановка Елизавета Столярова и Алёна Корнилова (руководитель – учитель истории Юлия Карчева). Рекомендована к публикации общественной организацией «Памяти земляков наших» (руководитель Зоя Рожнова), публикуется в сокращении, с согласия авторов.

В мае 2015 г. в с. Чемодановка состоялось открытие Музея боевой и трудовой славы. Это было знаковое событие для всех чемодановцев. Для меня особенно памятной стала музейная экскурсия, которая рассказывала о многовековой истории села. Наше внимание привлекла экспозиция «За коллективизацию!».
Одним из её экспонатов является «Чёрная книга села», в которую включены фамилии жителей, пострадавших от политических репрессий. Здесь же мы нашли фамилию родственников – Мартыновых, которые были репрессированы в 1930 году.
Тяжелым бременем легли репрессии 30-х годов на судьбы России. Миллионы расстрелянных, десятки миллионов осиротевших, овдовевших, лишенных отчего дома…
Сколько судеб исковеркала сталинская машина террора! Сколько семей! Одна из таких – семья Мартыновых.


martynov3

 

Сергей Дмитриевич и Евдокия Ивановна Мартыновы (крайние справа) с родственниками, 1914 г. Перед уходом Сергея Дмитриевича на Первую мировую войну.


 

Семья  Мартыновых до революции 1917 г.
О Мартыновых рассказывают «Тематические карточки» жителей с. Чемодановка, которые размещены на сайте Государственного архива Пензенской области.
Данные сельскохозяйственной переписи 1917 г. указывают на то, что Мартыновы – беспоместные дворяне, т. е. получили дворянский титул за службу.
Глава семьи – Мартынов Дмитрий Максимович, 1871 г. р. Сыновья (их было двое) на момент проведения переписи были мобилизованы (это указано в графе о мобилизации). В этой же графе указано, что один из сыновей был убит. В другой графе «дата рождения», напротив записи «сын», указан 1894 год. Значит, речь идёт о другом сыне Мартынова – Сергее Дмитриевиче.
Судя по данным переписи, хозяйство Мартыновых было крепким. Оно насчитывало 6 овец, 3 коровы, 2 телёнка, 2 лошади, около 5 десятин земли.
По информации с форума пензенских краеведов, Дмитрий Максимович до революции был владельцем чесальной машины, имел предприятие по обработке шерсти с применением наемного труда.
«За торговлю и эксплуатацию наемного труда» в 1918 г. он был лишен избирательных прав.

martynov

Елена и Татьяна Мартыновы с бабушкой Е. Есюниной, 1929 г.


 

НЭП
Однако введенный в 1921 г. НЭП вновь создал благоприятные условия для развития ремесла и промыслов. В с. Чемодановка таким ремеслом традиционно являлось валенковаляние.
«Отец (Сергей Дмитриевич Мартынов, сын Дмитрия Мартынова – «УМ») уезжал куда-то осенью на месяц-два и привозил огромные тюки шерсти, – вспоминает Елена Сергеевна, средняя дочь Мартыновых. – Валенки валяли ночью, потому что днём было некогда. Работали и мы, дети. Младшая, Татьяна, оставалась на шерстечесалке помогать отцу. А те, кто был постарше, шли в поле вместе с мамой полоть просо, бороновали землю, таща борону на себе. Сами себя кормили. Сеяли всё: пшеницу, рожь, овёс, лён. Работников не имели.
И так каждый день. До сих пор помню, как мне хотелось играть вместе с другими детьми (ведь мне тогда было всего 8 лет), но свободного времени практически не было».
В годы НЭПа Мартыновым удалось вновь расширить и укрепить своё хозяйство. Оно стало чуть ли не самым крепким в селе. Не только односельчане, но и жители других сёл приезжали к ним для того, чтобы чесать шерсть.


Коллективизация и раскулачивание
В 1927 г. XV съездом партии был провозглашен курс на коллективизацию. Ее предполагалось осуществить постепенно, на добровольных началах. Однако к 1929 г. результаты коллективизации были скромными, и Сталин повелел «насаждать» колхозы. Страна перешла от НЭПа к ликвидации кулачества как класса.
Так как в Чемодановке многие занимались валенковалянием и не хотели вступать в колхоз, для достижения 100% показателей коллективизации попытались объединить ремесло, создав промартель.
«Сёла Городищенского уезда (а именно к нему относилась Чемодановка в начале 30-х годов) перешли на сплошную коллективизацию в количестве 1003 хозяйств с площадью 9330 га пашни. Форма колхоза – артель с обобществлёнными средствами производства и тягловой силой – Промколхоз им. Парижской коммуны».
30-е годы – это проклятые годы в памяти семьи Мартыновых: налоги, слёзы, изъятие хлеба, неурожай, обыски. По словам Татьяны Сергеевны, «в 1929 г. был организован колхоз, а раскулачивание началось сразу же после образования колхоза».
Как рассказывала Елена Сергеевна, «в колхоз шли самые нищие, потому что работать не хотели, а раскулачивали не кулаков, а середняков, которые наживали своё хозяйство, честно и упорно трудясь».
Для проведения раскулачивания в Пензенской области были созданы Пензенский и Кузнецкий окружные боевые штабы во главе с секретарями окружкомов.
«В Пензенской области раскулачивание должно было завершиться осенью 1931 г. или весной 1932 г. Всего по пензенскому округу районные штабы планировали раскулачить 4005 хозяйств. Окружной штаб утвердил к раскулачиванию 2552 хозяйства».
В промколхозе «Парижская коммуна» в селе Чемодановка Пензенской области к раскулачиванию было утверждено 6 хозяйств. В том числе хозяйство Мартыновых.
Местная власть в селе была наделена большими полномочиями. В «Парижской коммуне» это был бедняцкий актив: председатель колхоза Можеровцев И. А. и активисты Воробьёв И. А., Филин Е. И., Толкачёв А. В.
Именно они определяли, кого высылать, а кого нет.
«Приходили ночью, пьяные, угрожали, – вспоминает младшая дочь Мартыновых, Татьяна Сергеевна. – Искали что-то. Мне тогда было всего четыре года, но до сих пор перед глазами злые, страшные лица коммунистов.
Помню, как они пошли в сад и стали пикой протыкать землю под яблонями, смородиной. Мать лишь говорила нам: «Прячьтесь и не выходите, пока не уйдут». Забирали всё, что попадало под руку: бельё, чугуны, иконы, даже детские вещи, домотканые половики, не говоря уже об орудиях труда».
У Мартыновых были конфискованы валяльня, пасека, шерстечесалка, сельскохозяйственный инвентарь, четыре лошади.
Нередко имущество переходило в собственность бедняцкого актива, а не колхоза.
«Помню, как Воробьёв стащил красную скатерть с нашего стола и потом сшил из неё галифе, в которых ходил и раскулачивал», –  вспоминает Елена Сергеевна.
По словам односельчан, которые являлись свидетелями этого события, дом Мартыновых был достаточно большим, поэтому после раскулачивания его перевезли в соседнее с Чемодановкой село Бакшеевку под школу.
Согласно данным, полученным из справки за № 6682/2 о реабилитации от 8 января 1998 года, Мартынов Сергей Дмитриевич, 1894 года рождения, проживающий до применения репрессий в селе Чемодановка Пензенского района Пензенской области, репрессирован в 1931 году на основании постановления ЦИК и СНК СССР от 1.02.30 г. «Основание применения и вид репрессий: по политическим мотивам семья признана социально опасной по классовому признаку, отец выслан».
Но так как социально опасна была вся семья, за ним последовали жена и дети.
«Была весна 1931 г. Снова пришли ночью. Помню, я услышала: «К утру собирайтесь. Возьмите самое необходимое и продуктов на первое время. Полька (так звали старшую дочь Мартыновых, ей тогда было уже 15 лет – прим. автора) остаётся здесь, – вспоминает Татьяна Сергеевна. – Мать стала причитать и громко плакать.
С кем оставить старшую дочь, ведь все родственники в селе от них отвернулись? И она придумала! На что только не пойдёт мать ради своих детей! Наутро нас погрузили на телегу. Пересчитали всех: отец, мать, двое детей (две дочери).
Старшая дочь, Полина, была спрятана в большой плетеной корзине и накрыта сверху тряпьём. Удалось спрятать и флягу мёда».
Евдокия Ивановна ясно понимала, что, если её обман будет раскрыт, ей и её семье несдобровать. Но материнские чувства были превыше всего.


В ссылке
В «Чёрной книге» села указано: «Мартынов Дмитрий Максимович  и Мартынов Сергей Дмитриевич были  признаны социально опасными по классовому признаку и раскулачены. Высланы в Казахстан. Вместе с ними высланы: жена Сергея Дмитриевича – Мартынова Евдокия Ивановна, дочери – Мартынова Елена Сергеевна и Татьяна Сергеевна».
«Нас отправили на пересыльный пункт в Чаадаевке, – вспоминает Елена Сергеевна, – В корзине, в которой находилась сначала Полина, ехали по очереди. До сих пор вспоминаю, как затекали ноги от долгого сидения в корзине, мрачный вагон, тысячи и тысячи людей на станциях».
Их погрузили в товарные вагоны и, как скот, повезли по России.
Горьким и длинным был этот путь. Мужья и жёны с детьми ехали в соседних вагонах, но ничего не знали о судьбе друг друга.
«Привезли нас в Казахстан ночью. До Акмолинска (с 1961 г. Целиноград) нужно было ехать ещё несколько дней на лошадях, – вспоминает Татьяна Сергеевна. – Продукты, взятые из дому, практически закончились. Остался только мёд. Мы, дети, только его и ели».
Приехали в посёлок. Женщины громко плакали, увидев черные прокопченные бараки, считая, что находятся в аду. Но они даже не могли предположить, какой ад их ждал дальше.
«Это были огромные бараки, – продолжает рассказ Татьяна Сергеевна, – в которых ютилось сразу по нескольку десятков семей. Нас поместили в одном из таких бараков. Спать было негде.
Тогда отец обменял что-то на старые, полугнилые доски и сделал из них полати, на которых мы и спали. Кругом степь, леса не было. Помню, как мы с мамой ходили и собирали сухой верблюжий помёт, чтобы приготовить что-то поесть.
Помню, как мама заставляла есть меня плоды шиповника, благо его было вдоволь, и только спустя много лет я поняла, зачем она это делала: начали свирепствовать цинга и брюшной тиф».
Положение спецпереселенцев было очень тяжёлым, посёлки «мало чем отличались от концлагерей». Из-за отсутствия надлежащего питания и медицинского обслуживания большая часть спецпереселенцев теряла трудоспособность. На почве недоедания взрослых, а в особенности детей, свирепствовали цинга, брюшной и сыпной тиф, принимая формы эпидемии с массовой смертностью.
«Сначала жили в палатке на берегу реки Ишим. Спали на подстилке из тростника. Ближе к зиме стали делать саманные дома. В бараках было очень много мышей, – вспоминает Елена Сергеевна. – По ночам невозможно было спать. Палати были невысокими, и мыши пищали прямо под ухом.
Нередки были случаи заболевания мышиной лихорадкой. Потом началась эпидемия брюшного тифа, от которой умер и наш отец (тогда ему было 38 лет).
Помню, как его тело завернули в тряпьё и положили в неглубокую могилку. Людей умирало столько, что не успевали хоронить. Копать глубокие могилы голодные люди уже не могли: не было сил. Люди падали на ходу. Нас окружали живые трупы». Спустя год детям разрешили вернуться домой.
«Мама передала записку (к сожалению, сейчас уже не помню, каким образом ей это удалось сделать) своей родной сестре, жившей в тот момент в городе Пензе, в которой просила её приехать и забрать детей», – рассказывает Елена Сергеевна.
Мария Ивановна, тётя, вскоре приехала и забрала детей. Она прекрасно понимала, чем ей грозит сокрытие детей врагов народа. Но желание спасти их было превыше всего. Эта женщина, одна воспитывая четверых детей (её муж также умер на поселении), не испугалась трудностей, так как это было ничто по сравнению с тем горем, унижением, бесправием, которое они уже пережили.


Побег из лагеря
«Отправив нас, мама решилась на побег, – вспоминает  Татьяна Сергеевна. – Только теперь я поняла, что бежать она решила гораздо раньше, ещё тогда, когда похоронили отца. Но с детьми она этого сделать не смогла бы».
Многие переселенцы предпринимали отчаянные попытки бежать, но, как правило, они заканчивались трагично. Но Евдокии Ивановне повезло. Ей удалось бежать из посёлка вместе с молодой женщиной.
«Ей не было и тридцати, – рассказывала Евдокия Ивановна своим внукам, – но она была уже вся седая. «Неужели твоё горе больше моего?» – спросила я её. Тогда молодая женщина рассказала мне, как коммунисты у неё на глазах убили сына, которому не было и трёх месяцев.
Шли долго, лесом, вдоль железнодорожного полотна. Населённые пункты старались обходить, так как наверняка нас разыскивали. Ели что придётся. Когда уже совсем обессилили, решили ночью пройти на станцию: может быть, удастся раздобыть продуктов. Здесь нас арестовал патруль.
Бросили в холодную тёмную камеру. На следующий день стали допрашивать. Я помнила, как одна из женщин в посёлке мне наказывала: «Если арестуют, молчи, говори, что ты ничего не знаешь и не помнишь. Самое главное, молчи».
Так прошёл месяц. Молодую женщину каждую ночь куда-то уводили и приводили только под утро. Она ничего мне не рассказывала. Но я поняла, что надежду выйти отсюда она потеряла. Навсегда запомнились её грустные, почти безжизненные глаза...»
Коммунисты отпустили Евдокию Ивановну. Почему, никто сказать не мог. Может быть, пожалели.
Возвращение
на Родину
Евдокия Ивановна приехала в Пензу спустя месяц. В родное село семья вернуться не решалась. Сначала жили в Пензе, у Марии Ивановны, родной сестры Евдокии Ивановны. Вернулись в родное село лишь весной 1933 года.
Оставшись одна, без жилья, без денег, с тремя детьми на руках, Евдокия Ивановна искала различные пути, чтобы выжить. Первое, что было необходимо, это крыша над головой.
Найти жильё оказалось делом трудным. Никому не нужна была в жильцы безработная лишенка. Здесь женщина могла рассчитывать лишь на помощь близких.
«Сначала жили в доме отца Евдокии Ивановны, а затем он купил нам небольшой домик, – вспоминает Татьяна Сергеевна. – В школу нас не принимали, поэтому старшая сестра Полина так и осталась неграмотной.
На улице играть тоже не принимали, кричали нам вслед: «лишённые голоса».
Помню, как мама отправляла меня в колхозный детский сад, чтобы хотя бы одним ртом стало меньше. До сих пор помню, как умоляла её: «Я есть не буду, мамочка, только не отправляй!».
«Директор школы – Тюряев Александр Павлович – проводил «классовую линию», поэтому долго не брал нас в школу», – вспоминает Елена Сергеевна».
martynov2

Сёстры Мапртыновы после возвращения в родное село из ссылки, 1936 г.


Вторым насущным вопросом для Евдокии Ивановны был постоянный заработок. Она была готова выполнять любую работу, но устроиться куда-либо было большой проблемой. Евдокия Ивановна чувствовала отчуждение окружающих её людей. Многие перестали здороваться, другие при встрече опускали глаза и делали вид, что не замечают её.
Морально было настолько тяжело, что высказать словом было невозможно. Очень часто она задавала себе вопрос: «За что мне всё это?»
Оставшись одна с тремя детьми, униженная, загнанная в угол, она была вынуждена написать заявление, в котором просила восстановить ее в правах, так как «совершила ошибку, поддавшись влиянию мужа». После этого Евдокию Ивановну приняли в колхоз «Парижская коммуна».
«Мы смогли все пережить, – вспоминает Татьяна Сергеевна. – И я нисколько не обижена на свою судьбу, на власть. В 1957 году вступила в партию, несколько лет проработала в сельской администрации. Я почти не помню лица своего отца, но через всю жизнь я пронесла воспоминания о нём как о человеке, который мог отстаивать своё мнение, был умён, честен. Этому я и учу сейчас своих детей, внуков, правнука, которого назвали Сергеем в честь моего отца».
* * *
В 1991 г. вышел закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», согласно которому моя прабабушка, Мартынова Татьяна Сергеевна, была «признана пострадавшей от политических репрессий и реабилитирована». Свидетельство, полученное ею, гарантировало  бессрочное получение льгот, но ничто не сможет изменить прошлое.
Сейчас уже нет в живых Елены Сергеевны и Татьяны Сергеевны Мартыновых, но живы мы – их дети, внуки, правнуки.
В нашей семье сложилась традиция: 30 октября мы ездим в Пензу на митинг к памятнику жертвам политических репрессий.
Судьбы моих предков являются для меня примером. Примером является их умение выстоять, противостоять государственной машине, государственному режиму и, несмотря ни на что, любить свою Родину, своё село.
Елизавета Столярова,
Алёна Корнилова

 

Прочитано 2156 раз

Поиск по сайту