Переключение регистра
Месяц назад была ежегодная Мюнхенская конференция, на которой собираются все сливки международной политики, чтобы обсудить вопросы безопасности. И все отмечают, что атмосфера в этом году качественно изменилась.
В кулуарах я беседовал с российским дипломатом, у которого большой стаж и который много чего помнит. Его поколение застало ещё Холодную войну, когда встречи хоть и были, но проходили в атмосфере «Мы и Они». То есть собирались и пытались разговаривать о снижении уровня напряжённости. Не договариваться, потому что договариваться было в принципе не о чем, а просто разговаривать.
Сегодня регистр переключился в состояние взаимной подозрительности. То есть автоматически работает тотальное недоверие друг к другу. И оно, как ни странно, гораздо глубже, чем в годы настоящей Холодной войны.
Как сказал мне хороший знакомый из США, много лет проработавший на дипслужбе и в Пентагоне: 
«Понимаешь, в чём разница? 25 лет назад у нас с Советским Союзом была откровенная вражда до такой степени, что мы готовы были в принципе нажать кнопку и друг друга уничтожить. Но тогда, по крайней мере, был один консенсус: и мы, и вы знали, что советские танки есть в Афганистане. Дальше уже начинались интерпретации: мы считали, что это ужасно, а вы считали, что это правильно. Но сам факт не оспаривался. А сейчас даже этого нет! Мы говорим, что вы воюете на Украине. А вы говорите, что не воюете на Украине. И всё. Разговор на этом заканчивается, и нет почвы для дальнейшей дискуссии».
Я согласен с тем, что атмосфера, которая создаётся в России, совершенно не ведёт в будущее и не создаёт конструктивный задел.
Но я, к сожалению, не могу сказать, что сильно лучше с другой стороны.
На той же Мюнхенской конференции первая сессия была именно про информационную среду. И один из участников, очень яркий британский журналист, сказал: «Да что ж такое! Россия своей пропагандой опять разлагает весь мир, надо что-то делать! Давайте вспомним лучшие практики Холодной войны, когда, например, ЦРУ распространяло правду».
Вот это говорится на полном серьёзе! И это тоже искажённое сознание, потому что, при всём уважении к телеканалу «Russia Today», нельзя сказать, что он доминирует в мировом информационном пространстве. А если послушать официальные разговоры в Мюнхене, так весь мир живёт под гипнозом российской пропаганды.
Тотальное расхождение даже не фактов, а вообще картин и представлений о том, что происходит, загоняет ситуацию в полный тупик.
И это, к сожалению, не следствие каких-то конкретных противоречий по Украине. Всё гораздо глубже.
Хотел помириться, да скоропостижно скончался
Напомню, что 30 лет назад Михаил Сергеевич Горбачёв пришёл к выводу о необходимости менять всю парадигму внешней советской политики. Это стало революционным не только для нашей страны, но и вообще для всего мира. Неслучайно саму формулировку «новый мировой порядок» первым применил именно Горбачёв, в 1986 г. Он заявил, что мы отказываемся от конфронтации и хотим сближаться – на этой основе равноправно возникнет новый мировой порядок, где все найдут своё место.
В теории это было замечательно. И на практике, может быть, всё тоже было бы хорошо.
Но оказалось, что Советский Союз к тому моменту был настолько трухляв и слаб, что немедленно посыпался по своим внутренним причинам.
Он посыпался столь быстро, что на Западе долго не могли в это поверить. Потому что этот страшный враг очень долго структурировал всё сознание мира, им занимались 40 лет и готовы были заниматься ещё столько же. И вдруг оно начинает само по себе осуществлять какие-то странные повороты в сторону политики, которой никто не ожидал. А потом рассыпается в разные стороны и исчезает. Самоликвидируется.
И это на самом деле стало шоком.
Вопреки тому, что у нас принято считать, будто хитрые и злобные люди из США провели развал СССР, на протяжении 90-х годов в Америке шла дискуссия, почему же проворонили развал? Чего же делали все эти ЦРУ? Почему до последнего момента президента США уверяли, что Советский Союз ещё ого-го, что они прикидываются и нам не надо расслабляться – дайте побольше денег, надо ещё бороться… И вдруг его не стало.
В одночасье исчезла не просто крупная страна и угроза – исчезла одна из опор тогдашнего мироустройства, которое покоилось на двух ногах. И одна нога растворилась.
Такого резкого обрушения статуса, пожалуй, никогда не было в истории. Империи слабели и разваливались на протяжении десятилетий, а то и веков. Рим деградировал 300-400 лет.
А тут ещё в начале ноября 1991 г. Советский Союз проводит крупнейшую историческую конференцию в Мадриде по урегулированию ближневосточного конфликта, Горбачёв высказывает какие-то судьбоносные инициативы, а уже в декабре – это страна, которая получает гуманитарную помощь от тех, кто ещё вчера был её противником.
Именно из-за этого Холодная война закончилась неожиданно: совсем не так, как обычно заканчиваются противостояния.
Она не закончилась планово, как это хотел сделать Горбачёв, да и вроде все остальные. Она прекратилась резко.
Именно это и заложило основу для всего того, что происходит сегодня – окончание Холодной войны не принесло взаимного понимания, какой мир мы теперь будем строить.
«Как бы желаемое за как бы действительное»
Для многих европейцев до сих пор является откровением, что в тот момент слабость России и её неспособность сопротивляться была истолкована Западом как её согласие с тем, что мир будет устроен именно так.
К сожалению, это правда. В 90-е годы Россия не могла проводить внешнюю политику, когда бюджет страны во многом сводился к траншам Мирового валютного фонда. Воспоминания наших дипломатов об этом свидетельствуют. Например, когда Россия пыталась противодействовать политике НАТО на Балканах, тому же Черномырдину поступал звонок из Госдепартамента, от какого-нибудь Строба Телбота, который говорил: «Тут будет голосование в Совбезе, и мы будем смотреть: если Россия будет упорствовать в своей позиции, боюсь, в МВФ могут возникнуть сомнения по поводу следующего транша».
Конечно же, работать в такой ситуации было тяжело. Это оставило осадок на будущее. И совершенно понятно, что первая задача, которую поставил Путин, став президентом, – мы должны как можно быстрее, любой ценой выплатить все долги. И долги были выплачены.
В первые годы своего правления Путин был, пожалуй, самым прозападно настроенным лидером в российской истории. Он действительно хотел добиться качественного изменения отношений с Западом, предлагал много разных моделей, в том числе экономическую интеграцию. Он прилагал гигантские усилия, чтобы пробить стену и сделать страну частью сообщества, которое живёт по правилам Евросоюза.
Однако история отношений Путина с Западом – история трагическая. Это история несбывшихся надежд, потому что чем дальше Россия декларировала желание интегрироваться, тем больше она ощущала, что без кардинальной смены собственного самоощущения она туда не влезает.
Российская внутриполитическая модель стала развиваться совершенно не в том направлении, в каком предполагали развивать её в 90-е годы. И если посмотреть тот тип социального-экономического устройства, который у нас сложился – ведь назвать его европейским можно только с очень большой натяжкой. Наша модель экономики европейской модели совершенно противоречит.
Однако тогда так не говорили, потому что политически считалось, что Россия движется вроде как в правильном направлении. На протяжении очень длительного, почти четверть векового периода между нами оставался некий люфт умолчаний. Потому что при всех разногласиях была всё-таки общая цель в будущем.
Но после того, что произошло год назад, общей цели не стало. В какой-то степени даже к облегчению обеих сторон, потому что диссонанс между декларациями и внутренним ощущением нарастал давно.
И вот период выдавания желаемого за действительное закончился. Наступил момент истины.
Политика рефлексов
А дальше оказалось, что с тем же усердием, с которым до этого разногласия пытались затушевать, их стали, наоборот, подчёркивать. Мы со своей стороны говорим: «Посмотрите на эту Европу! Это ж кошмар! До чего докатились!» А они с другой стороны говорят: «Посмотрите на эту Россию! Это же мрак!»
Что из этого получится, я предсказать затрудняюсь, потому что ни та, ни другая сторона не имеет никакой стратегии действий. Идёт реагирование на постоянно меняющиеся обстоятельства, исходя из каких-то присущих каждой стороне представлений. А скорее даже рефлексов.
С самого начала вся ситуация вокруг Украины – это была политика рефлексов.
Рефлексы Евросоюза заключались в том, что ему в условиях серьёзного внутреннего кризиса надо было как-то подтвердить собственную дееспособность и привлекательность. Это было желание утвердиться за счёт Украины, которая никогда не рассматривалась как кандидат в Евросоюз и, самое смешное, не рассматривается даже сейчас.
А с нашей стороны на этот рефлекс пошёл другой рефлекс: что «у нас отбирают последнее», «они совсем охренели», «мы стерпели Польшу, мы стерпели Эстонию, но это уже перебор, потому что Киев – мать городов русских».
Причём с нашей стороны это стало не просто частью внешней политики – это часть строительства нового самосознания, концепции Русского мира и защиты соотечественников. А это уже крайне расширительная история.
Начнём хотя бы с того, что у Русского мира определённых границ нет. Русский мир – он там, где себя таковым ощущает. И с этого начинается весь ужас и страх наших собеседников с другой стороны.
Им можно долго объяснять, что российское руководство не сумасшедшее и никто не будет нападать на Эстонию, чтобы установить Русский мир.
Но у той же Эстонии, которая является членом НАТО, другой феномен. И заключается он во внутренней неуверенности, что НАТО вообще в состоянии что-либо сделать, если Россия вдруг решится и пойдёт.
Ведь почему эстонцы нервничают? Прежде всего потому, что не верят в гарантии НАТО. Почему они и хотят, чтобы там обязательно были американские солдаты – как гарантия того, что США не смогут уклониться.
А вот если американских солдат на их территории нет, то, чёрт его знает, вдруг что случится, и начнётся дискуссия, что «мы вообще-то должны, но вы знаете, что-то у нас вот возможностей сейчас нету» и т. д.
Поверьте, у Польши и стран Балтии достаточно исторических оснований полагать, что в случае чего их союзники могут и передумать.
Поэтому вся дискуссия переводится в совершенно другую плоскость – из рациональной в романтическую. Европейцы уцепились за удобный штамп, что во всём виновата Россия. И это мешает им задуматься: а что они сами сделали неправильно?
В неформальных беседах с западными коллегами я пытаюсь выяснить, что же они собираются делать дальше? И ощущение у них одно – это ощущение полной безысходности, потому что очень высокий уровень непринятия России и противостояния ей. И это надолго.
Поэтому сейчас все уповают на то, чтобы «как-нибудь заморозить, а там посмотрим». И вот это «посмотрим» означает, что никакого дальнейшего плана нет.
И вроде бы все согласны с тем, что даже Киеву это выгодно – заморозить и махнуть рукой на Донбасс. Потому что в нынешнем политическом контексте реформа украинской государственности и изменение Конституции просто нереально. Поэтому пусть Донбас де-юре будет Украиной, а де-факто – чем-то другим.
Но это не решение вопроса. Это очередное откладывание.
20-летний постсоветский опыт показывает, что все замороженные конфликты размораживаются. А мины, которые когда-то не обезвредили, всё равно взрываются.
Казалось, что когда в 1991 г. решили закрыть глаза на вопрос о присоединении Крыма к Украине, то вроде как навсегда и закрыли.
Ан вот – не получилось. Он о себе напомнил вновь. И таких мин, я думаю, ещё изрядно.
Москва, Голицыно, 12 марта 2015 г.
