Самое читаемое в номере

Нефтяная игла: вопрос не как слезть, а куда залезть

A A A

Из выступления Евгения Гонтмахера, заместителя директора Института мировой экономики и международных отношений РАН, на семинаре «Гражданское общество и управление природными ресурсами» в Осло 14 апреля 2016 г.


«Я заметил, что в течение последних лет говорю одно и то же. Потому что я своих взглядов не меняю, – начал своё выступление Евгений Гонтмахер. – Меня в России много лет назад стали называть алармистом, когда я говорил про назревающие у нас социальные проблемы: «Какие проблемы?! У нас нефти много, национальные проекты...» А я говорил о том, что у нас идёт накопление деградации, ухудшение человеческого капитала. Собственно, это сейчас и происходит. Я хочу вам рассказать, что такое, с моей точки зрения, слезть с нефтяной иглы, и второе, что примыкает к этому, это «структурные реформы».
Слезть – это только половина процесса. Вторая половина – куда залезть?»

gontmaher


Структурные реформы = Революция в занятости: 30 млн высвобождённых
«Первый мой тезис в том, что в России никто всерьёз об этом и не говорит. Это какие-то ритуальные слова.
Помните, в 1999 г. Путиным был создан центр стратегических разработок, где писали программу Грефа. Я тоже принимал участие с социальной стороны, потому что работал в правительстве и изнутри наблюдал все эти диспуты насчёт нефтяной иглы. Тогда был там совсем молодой мальчик Аркаша по фамилии Дворкович, который говорил: «Надо написать, что необходимо диверсифицировать экономику».
Написали. Это был 2000 год. Сейчас у нас 2016 год. Аркадий уже вице-премьер. О диверсификации по-прежнему говорят. Многие сейчас говорят о структурных реформах. И Кудрин, и с другого фланга, из «Столыпинского клуба», тот же Глазьев: новая промышленная революция и т. п.
Надо понимать, что это означает для России. Я смотрю со своей, социальной, точки зрения. Во-первых, это означает революцию в занятости.
Нефтегазовый сектор в России, как и везде в мире, не трудоёмкий. Конечно, если мы возьмём весь шлейф, который это обслуживает, побольше будет, но всё равно это не так много. У нас основная часть официально зарегистрированной рабочей силы, которая работает на крупных сырьевых предприятиях (то, что попадает в нашу статистику), это, условно говоря, машиностроение, текстильная, пищевая промышленность, химическая, транспорт, строительство, сельское хозяйство.
Из всего этого массива, а это занятость порядка 40 млн человек или немного больше, нам надо миллионов 30 точно освободить. (Вообще у нас около 70 млн чел. активного населения. Но многие работают в тени, кто-то не работает, кто-то в малом бизнесе, который мы в данном случае не считаем.) Надо закрыть эти рабочие места, потому что они неэффективные.
Реплика из зала: «Перепрофилировать». – Гонтмахер: «Это следующий шаг.
Первый шаг – закрыть, потому что они плохие. Есть такое понятие в экономике: плохие рабочие места. Они низко производительные. Они производят неконкурентную продукцию. Хотя люди могут там работать интенсивно – к людям никто претензий не имеет. Но так наша экономика построена, как раз из-за этой нефтегазовой зависимости, что капитал, который был в России и шёл из-за рубежа, шёл в те сектора, где можно было быстро и понятно получить прибыль. А также на рынок акций, что было у нас очень популярно до экономического кризиса.
Тут, конечно, возникает вопрос: а что делать с этими людьми? Я задаю этот вопрос всем моим коллегам-экономистам, которые говорят о структурной реформе: на бумаге хорошо, а что вы можете предложить 30 млн чел.? Что, государство при помощи каких-то мифических инвестиций будет создавать другие рабочие места? Это полный бред.
Это к вопросу, кстати, куда слазить с нефтяной иглы. Потому что, куда слазить, непонятно.
Это не государство должно определять, с моей точки зрения. Это нормальная игра рынка – грубо говоря, мы создаём нормальную среду для инвестора, а капитал сам решит, где и что строить. Конечно, государство косвенным образом каким-то отраслям должно оказывать поддержку, допустим, льготными режимами налогообложения.
Поэтому, когда мы говорим о структурных реформах и куда слезть с нефтяной иглы, есть два принципиальных момента.
Это инвестиционный климат (институты, которых у нас нет), и это люди.
Для того чтобы эти люди перепрофилировались, как вы правильно сказали, нужно иметь адекватную систему профессионального образования для взрослых. То, что за границей называется adult education. У нас это назвали «непрерывное образование», но это не совсем точный перевод.
Если мы говорим о нашей системе образования, реальной системы, которая могла бы массово принять большое количество людей на самые разнообразные бесплатные и платные курсы, у нас нет. Это должна быть колоссальная государственная программа. Наша большая, разветвлённая служба занятости, которая имеет представительства во всех регионах, поверьте, не сможет справиться с таким вызовом.
Эти 20-30 млн чел. – это проблема межрегиональная.
Ещё с советского времени Сибирь и Дальний Восток передвигаится на Запад и на Юг. Сейчас у нас появилось отходничество. Это же архаика!!! Помните, было такое дореволюционное понятие, когда бригады плотников, каменщиков и т. п. уходили на лето из своих деревень в крупные города, где зарабатывали деньги. А зимой возвращались и эти деньги проедали.
У нас же то же самое – есть современные исследования. Например, охранники, работающие вахтовым методом в Москве, из Мордовии, из Чувашии. Люди приспосабливаются, потому что теряют работу.
Возвращаясь к теме «как слезть с нефтяной иглы». Когда я коллегам где-нибудь наверху это говорю, мне говорят, что я алармист и даже революционер и всех пугаю».


Ни среды, ни людей
«Повторяю, ситуация с человеческим, социальным капиталом катастрофическая. Представим гипотетический момент: санкции сняли, доверие восстановили, капитал пришёл в страну. Выбрали в российской экономике ниши, которые могут иметь мировое значение.
А людей-то нет. Кто работать будет?
В чём ахиллесова пята так называемых структурных изменений: люди не готовы работать даже психологически. Когда происходит снижение социальных стандартов (деградация), люди приспосабливаются. У значительной части людей теряется желание зарабатывать.
Ещё до последнего кризиса в России бывали случаи, когда приходит инвестор в какой-нибудь провинциальный городок и говорит: я вам построю завод, приходите ко мне работать, буду платить 70 тыс. руб.
А наш человек в этом городке худо-бедно получает 10 тыс. руб., и он думает: это ж я буду под контролем с девяти до шести, будут следить за мной, чтоб я распорядок дня выполнял... Нет, я лучше на своих 10 останусь. Огородик есть, бабушка пенсию получает...
Я поверю, что очередные разговоры про реформы не просто разговоры, когда начнут хотя бы говорить и писать о том, о чём я сейчас вам рассказал. Потому что об этом никто ничего не пишет и не говорит.
Банальная классика об институциональной среде: независимый суд, защита прав собственности и т. п. Отдельный вопрос – силовики в экономике. Мы упираемся в реформу правоохранительных органов и вообще всей власти. Вообще, главная реформа, о которой надо говорить перед тем, как слазить с нефтяной иглы, это реформа государства, с моей точки зрения. Потому что существующее государство заинтересовано в нефтяной игле. Люди контролируют большие финансовые потоки. Их стало меньше, но всё равно они их контролируют. А кто добровольно откажется?…
С моей обывательской точки зрения, реальный поворот из текущей ситуации будет, когда 100% акций Газпрома будут проданы частным инвесторам, причём не своим. Как это Чубайс пытался сделать с РАО ЕЭС. Тогда неудачно получилось, но не потому, что Чубайс плохой, а потому, что среда была не реформирована, и как в болото затянуло всё это.
Во-первых, полная приватизация, во-вторых, создание конкурентной среды. Вот когда это хотя бы будет сказано и когда вокруг начнутся какие-то институциональные изменения, я буду думать, что у нас появился шанс слезть с нефтяной иглы».


Россия, как Нигерия
«Может быть, я буду сам себе немного противоречить. Я же сказал, что лицо российской экономики должен определить бизнес.
Теперь скажу немного другое. Теоретически ниша-то понятна: 70 млн трудоспособного населения. Вычтем армию, полицию, чиновников, в том числе МСУ. Понятно, что бюджетная сфера нужна: культура, образование, здравоохранение, соцзащита, люди, которые обслуживают инфраструктуру (мосты, дороги и т. п.), бытовое обслуживание.
Европейская дискуссия сейчас такая: лет через 10-20 основная сфера занятости в мировой экономике – там, где люди будут обслуживать людей. Люди будут обслуживать пожилых, которых становится всё больше и больше. Люди будут обслуживать детей. И много чего другого, я не говорю про вещи, связанные с коммуникационными технологиями и ИТ.
Поэтому большой вопрос, надо ли нашу бюджетную сферу сокращать. Может быть, надо переучивать: не просто получить бумажку, а поменять мозги.
Если учесть всё это, для реального сектора останется примерно 20-25 млн чел. Это мало. Тут парадокс: мы упираемся не только в качество, но и в количество людей.
Поэтому я осторожно могу предположить, что нишами в России, которые могли бы быть важны для мировой экономики, будут нефте-газо-химия. Не в трубу – и за границу, а глубокая переработка сырья – это будущее, это хайтек. Ещё в 2010 г., при Медведеве, мои коллеги показали, что это могло бы объединить страну. По факту наша экономика разорвана на две части, и граница где-то по Кемеровской области проходит.
Второе – это агропромышленный комплекс. У нас же колоссальные земельные ресурсы. Медведев, и даже Путин тоже, наконец, начали это говорить. Но они всё равно до конца не понимают, что это такое.
Это означает перестройку системы расселения. В России происходит сейчас очень негативный процесс: скапливание населения в крупных городах. Мы в этом смысле похожи на Нигерию и, кстати, на Мексику. У нас примерно то же самое. Фавел пока нет ещё, но тем не менее…
У нас происходит обезлюживание территорий. Это не значит, что мы должны хутора развивать. Это тоже вчерашний день. Современная инфраструктура позволяет иметь неплохое пригородное хозяйство».
Вертикаль и свобода
«Видите, какие горизонты открываются, когда мы начинаем обсуждать нефтяную иглу. Я пока у людей, кто принимает решения, и у тех, кто около этого, поверьте, не вижу таких горизонтов. В этом смысле я пессимист.
Но и оптимист: потенциал в России по-прежнему достаточно большой. Но его не реализуешь в вертикально выстроенном обществе. В неволе такие вещи не растут. Понятие свободы, мне кажется, тоже требует сейчас большой дискуссии. Это последнее, что я хочу сказать. Это слово пока не расшифровано с точки зрения конкретной гражданской жизни. Потому что тут же возникает вопрос прав, обязанностей, соотношения между личностью и государством и много всего другого. Это же целый комплекс проблем, и об этом надо думать».

Прочитано 1204 раз

Поиск по сайту