В последнее время СМИ сообщают о том, что рейтинг Путина достиг «исторического максимума» – 89%. В мае, когда проходил семинар, рейтинг был чуть ниже – 84%. Цифры, впрочем, одного порядка.
В связи с этим рейтингом, говорил Владимир Рыжков, самый часто задаваемый вопрос, на который ему приходится отвечать за рубежом: «Действительно 84% россиян поддерживают? Они всему верят? Они не понимают, что происходит? У вас такой народ?»
На этот вопрос напрашиваются два варианта ответа, считает Рыжков.
Первый: да, народ таков. И власти ничего другого не делают, как идут за народом, вместе с народом, выражают его интересы и чаяния. То есть народ плохой и сам во всем виноват.
Вторая точка зрения – противоположная: народ – жертва. Он сам по себе хороший, светлый, добрый, но легковерный и является жертвой массированной пропаганды. Она настолько мощна, массированна и умела, что может одурачить любой народ.
«Мое мнение – взаимодействие власти и народа более комплексное. И из него вытекают большие опасности», – озвучил свое видение Владимир Рыжков.
Зачем государству рейтинги?
Казалось бы, зачем власти в авторитарном государстве проводить массовые опросы и интересоваться общественным мнением? Это в демократическом государстве общественное мнение определяет, кто власть, кто оппозиция, кто победит на выборах.
Однако, утверждает Владимир Рыжков, для авторитарных режимов общественное мнение так же крайне важно, как и для демократических. В стране, в которой нет свободных выборов, именно высокие рейтинги обеспечивают власти ее легитимность.
Исторически, по версии Рыжкова, существуют 3 типа или источника легитимности власти: династическая, революционная и демократическая.
«У нас нет ни одного из них, – считает Владимир Рыжков. – У нас нет династической легитимности: Владимир Путин не Романов. Революционной легитимности у нас нет, потому что наши руководители никак не связаны с Октябрьским переворотом, с созданием государства.
И нет демократической легитимности. Потому что люди понимают, что свободных выборов в нашей стране нет. И даже модернизационной легитимности у нас нет, потому что особых успехов не наблюдается».
Поэтому, полагает Рыжков, у нашей власти остается только один способ получить легитимность – это рейтинги: «И этот аргумент постоянно звучит: отвяжитесь от Путина, у него рейтинг – почти 90%. И этот аргумент действует даже на наших западных партнеров: ну да, говорят они, если у него такая поддержка…».
Однако, чтобы массовые опросы в авторитарном государстве давали нужный власти результат, сначала нужно поработать над массовым сознанием, создать у населения нужную власти картину мира.
А после этого, прикрываясь вновь созданным общественным мнением, можно будет проводить свою политику, создавать режим безальтернативности, преследовать оппонентов и в крайнем случае мобилизовать народ на войну.
Пропаганда на раз, два, три
Для формирования «правильной» картины мира у населения существует пропаганда. По версии Владимира Рыжкова, пропаганда – это массированная, спланированная, целенаправленная, четко сфокусированная дезинформация общества в интересах тех, кто ее осуществляет.
Ее главный принцип: хочешь победить – подави альтернативные источники информации. Описывая главные шаги пропаганды, Владимир Рыжков ссылался на книгу Анны Аппельбаум «Железный занавес», в которой описывается установление коммунистических режимов в Восточной Европе.
Как только советские освободители пересекали границы восточно-европейских государств, они делали 3 шага: создавали местную тайную полицию, получали контроль над радио и громили НКО.
«Местная тайная полиция – это аналог НКВД, в каждой стране она называлась по-своему. Конечно, они ловили эсэсовцев, пособников нацистов. Но параллельно с этим в первые же дни местная тайная полиция изолировала лидеров общественного мнения.
Второе – это контроль над радио, которое в то время играло роль телевидения. С первых же дней по радио начиналась трансляция нового нарратива, новой истории, новой идеологии.
И третий шаг – это разгром общественных организаций: студенческих советов, скаутских организаций, католических и протестантских союзов, женских организаций, которые занимались гуманитарной помощью. И только потом, на 2-3 этапе, начинался запрет оппозиционных партий, фальсификация выборов, массовые политические репрессии».
Почему именно эти 3 шага являлись решающими для установления тоталитарных режимов? С лидерами общественного мнения и радио все понятно. Борьба с ними – это борьба со встречным потоком информации, его подавление и усиление своего. А при чем здесь НКО?
Потому что неправительственные общественные организации, утверждает Владимир Рыжков, это та горизонтальная ткань общества, которая позволяет формировать альтернативную картину мира и альтернативный нарратив в обход тайной полиции и телевидения. Но кроме того, НКО еще могут организовывать граждан на совместные действия. Поэтому они гораздо опасней, чем политическая оппозиция.
«Политическая оппозиция – это слабая надстройка над гражданским обществом. Если нет мощных структур гражданского общества, политическая оппозиция нежизнеспособна, – считает Вадимир Рыжков. – И, напротив, там, где есть гражданская среда, может вырасти очень сильная оппозиция.
В коммунистической Польше в 70-х гг. не было политической оппозиции, но была очень мощная гражданская среда: литературные союзы, научные сообщества, профсоюзы, католическая церковь. Поэтому, как только появилась возможность политизации, – щелк: и они выиграли выборы. Потому что был третий сектор, который создавал массовую поддержку оппозиции».
А что у нас?
По версии Владимира Рыжкова, мы сейчас находимся на этапе № 3 – попытка разгрома третьего сектора.
У нас уже есть активная тайная полиция, которая не занимается пока массовыми репрессиями, но точечными репрессиями уже занялась. У нас практически полностью монополизировано информационное поле. Поколение постарше помнит, что когда-то ОРТ подчинялся Березовскому, НТВ принадлежал Гусинскому, ТВЦ – Лужкову.
Контроль над этими СМИ Кремль получил еще в 90-е годы. А сейчас разворачивается процесс разгрома третьего сектора: закон об иностранных агентах и прочее.
После этого этапа картина будет окончательно завершенной: вопрос о политической оппозиции будет снят с повестки дня. У оппозиции не будет среды, в которой она смогла бы действовать и добиваться успеха.
По мнению Рыжкова, Россия все больше сдвигается от мягкого авторитаризма в сторону открытой диктатуры.
И, как показывают опросы, большинство россиян поддерживает политику властей.
Дошло до того, что 33% россиян, по результатам опросов, готовы поддержать применение тактического ядерного оружия в конфликте с Украиной. А 55% россиян готовы отдать своего сына или мужа в армию.
Такие цифры приводят в оторопь, признался Владимир Рыжков.
Но только ли пропаганда виновата в том, что таковы результаты опросов? Или причина есть и в самом обществе?
«Мой тезис таков, – озвучил свою точку зрения Владимир Рыжков, – пропаганда успешна только тогда, когда она убедительна и правдоподобна для общества. Верят только тому нарративу, который знают».
Пропаганда эффективна не тогда, когда содержит сплошную ложь, а когда в ней смешивают ложь и правду. Берется часть правды, к ней достраивается то, что нужно. Только тогда пропаганда звучит убедительно.
Другими словами, пропаганда работает, если в ней есть то, что резонирует с ожиданиями, ценностями, опытом населения. Только тогда народ откликнется на правду и заодно поверит в ложь.
Реконструкция нарратива
Началом новой волны пропаганды можно считать конец 90-х годов. Россияне пережили шок от реформ. И этот шок родил реакцию – спрос на старое, советское и досоветское. Возникла ностальгия по ушедшему времени, которая до сих пор раскручивается.
Сейчас, например, активно ведется реабилитация фигуры Сталина. Снова возродили нормы ГТО, которые Сталин ввел в школе в 30-е гг. при подготовке к войне. И сдачу нормативов ГТО, кстати, ввели как один из критериев оценки работы губернаторов.
«В этом смысле очень интересным является новый образовательный стандарт по истории, – рассказывает Владимир Рыжков. – Новая концепция – это механическое объединение двух нарративов: романовского и сталинского.
У романовской России был свой нарратив. Автором его был Карамзин. То, что мы с вами знаем про русскую историю, – это Карамзин.
Толстой, к слову, терпеть не мог историю Карамзина. Говорил, что Карамзин подсунул нам дурацкую книжку, которая представляет собой историю царей и генералов».
Карамзин в своей «Истории государства российского» писал, что главное для России – это мощь, величие, и только самодержавие спасет Россию. Вот это и есть романовский нарратив.
Вся романовская история по Карамзину сводилась к тому, что были хорошие цари, которые били врага, расширяли страну и делали ее более великой. И были плохие, слабые цари, которые этого не делали. Разумеется, в этом нарративе никаких обсуждений крепостного права не было.
Потом возник сталинский нарратив – тоже победоносный: Романовы довели страну до краха, а большевики захватили власть, восстановили страну и под руководством великого Сталина ведут ее к новым победам.
«Наша новая российская концепция истории – это механическое объединение романовского и сталинского нарртивов, – продолжает Владимир Рыжков. – Сейчас у генерала ФСБ в кабинете висит портрет Дзержинского, икона Божьей матери, сам он стоит в храме со свечкой, будучи при этом членом ЕР, и свято верит в то, что он – новое дворянство. Это дикая эклектика, когда все в кучу: КГБ, православие, Дзержинский, Романовы, Сталин. Возник совершенно феноменальный нарратив».
Но у сталинского и романовского нарративов есть несколько фундаментальных вещей, которые их объединяют. Их сейчас активно транслирует пропаганда и поддерживает российское общество. Поддерживает потому, что другого нарратива не знает: нам его рассказывают уже 200 лет, начиная с Карамзина, всякий раз адаптируя к новым историческим условиям.
Химеры и реальность
Нарратив этот, по версии Владимира Рыжкова, состоит из четырёх базовых конструктов.
1. Апология величия государства, которое понимается исключительно в трёх контекстах: военное величие, территориальное и геополитическое.
То есть страна должна быть сильной в военном отношении, быть самой большой и входить в число великих держав. В этом нарративе снимается вопрос цены, которое платит общество за такое величие. Победа все оправдывает: любые жертвы, любые лишения.
«Я не отрицаю эти компоненты, – говорит эксперт, – но сейчас к ним добавились еще и другие: экономика, технологии и инновации, доля в мировой экономике. Это стало компонентами величия. На это делает сейчас ставку Китай. Мы же по-прежнему величие воспринимаем по-карамзински. При этом ВВП России – 2% мирового. Может, нам лучше этим заняться, чем добивать гражданский сектор?»
2. Апология сильной власти: государство – всесильный опекун, отец, защитник. Только такое государство может спасти Россию от хаоса. Часть этого нарратива – сакральность власти и пожизненное правление, несменяемость власти.
«Так было и в царское время, и в советское: Сталин был у власти 29 лет, Брежнев – 18, Путин – 16 лет. И нас это не беспокоит», – говорит Владимир Рыжков.
3. Вера во вражеское окружение.
«Вся история Карамзина про это, – рассказывает эксперт. – Сначала нас теснили тевтоны, потом напала орда, потом крымские татары на нас бегали, потом шведы появились, поляки, литовцы, французы, и всех мы били.
Ричард Пайпс (известный американский историк – прим. «УМ») шутит, что русские искренне убеждены, что, ведя 1000 лет исключительно оборонительные войны, они стали самым большим государством мира.
Мы же, и правда, в это верим. Мы же и Крым забрали в оборонительных целях: чтоб туда не вошло НАТО».
4. Представление о том, что мы – особая цивилизация.
Мы же самые добрые, самые честные, сердечные, у нас самая широкая душа, мы самые духовные.
То есть, если коротко, наш нарратив таков: Россия – великая держава, особая лучшая цивилизация, окруженная завистниками и врагами, поэтому ей необходима сильная неограниченная власть, чтобы спасти Россию от врагов и защитить ее интересы.
Нарратив этот был принят и поддержан общественным сознанием. И это парадокс: объективно этот нарратив обществу не выгоден и даже вреден.
Такое сознание Владимир Рыжков назвал химерическим: «Химерическое сознание – это когда вы любите и верите в то, что вам вредно и объективно невыгодно».
Ради величия государства отвлекаются средства на оборонку, на войну, приносятся в жертву здравоохранение, наука, образование. Всевластное государство-опекун препятствует развитию конкуренции. Общество занято самолюбованием: если мы лучше всех, зачем меняться? Нам не нужно перенимать знания, институты, технологии.
Такой нарратив, по мнению Владимира Рыжкова, выгоден исключительно власти, потому что он позволяет править долго, бесконтрольно, оправдывать бедствия народа необходимостью величия и не нести за это никакой ответственности.
«Я утверждаю: Россия находится сейчас во власти химерического сознания, – заявил Рыжков. – Химера – это устойчивая мыслительная конструкция, которую разделяют миллионы людей.
Россия – это страна химерического сознания, которая неадекватно оценивает окружающий мир, реальные вызовы и угрозы, неадекватно оценивает самою себя, свое общественное, культурное, политическое и иное состояние.
И как страна с таким химерическим сознанием, она опасна и для себя, и для других. Про нас можно, к сожалению, сказать: мы потеряли связь с реальностью. Что предопределяет тяжелые ошибки во внешней и внутренней политике. И чревато еще более тяжелыми ошибками».
Главный вопрос, считает Владимир Рыжков, который сейчас мы должны решить для себя: мы рациональное государство или иррациональное, которое строится на сакральности, священности, символах, эмоциях, переживаниях, страстях.
«Мой вывод: да, нам нужно возвращаться к демократии, к верховенству закона, но для начала нужно вернуться к здравому смыслу. Владимир Соловьев, религиозный философ конца XIX в., сказал, что истинный патриотизм заключается в том, чтобы сделать свою страну лучше.
Ложный патриотизм считает, что она и так лучше всех. Здесь и проходит грань между рациональным сознанием и химерическим».
