фото Екатерины Куприяновой
– Сергей Борисович, верно ли подмечено, что пандемия коронавируса заставила более уважительно относиться к медицине?
– Ковид подтвердил коварство инфекционных заболеваний и необходимость быть готовыми их встретить.
Вот мы достраиваем лабораторию, строительство которой планировалось очень давно, – 11 лет прошло от момента проектирования. Начинали строить, потом замораживали. Сейчас корпус уже полностью возведен, остеклен и внутри проводятся различные работы по очень сложному оснащению (вентиляционное, коммуникационное, теплосети и т. д.). Как только покроют крышу, начнутся отделочные работы. Если все будет нормально, лабораторию запустят осенью этого года.
Это радостно. Но, конечно, таких сроков – 10 лет! – не должно быть.
А мы и до ковида говорили, что с инфекционными заболеваниями люди иногда очень долго ждут анализов (бактериальный посев – неделю), и врач лечение проводит только по клиническим признакам. При современном оборудовании время можно сократить до 3 часов – максимум 1 дня.
Наша существующая лаборатория выполняет анализы и на кишечные инфекции, и инфекции, передающиеся половым путем, и гепатиты, и ВИЧ-инфекции, и др.
Когда началась пандемия, дополнительно закупались аппараты для диагностики методом полимеразной цепной реакции. Их не хватало, потому что поток был очень большой. Если раньше делали 100 исследований в день, то из-за ковида стали делать 2–2,5 тыс. исследований в день.
Хочу сказать, что правительство и Минздрав области сразу отреагировали и приняли решения, которые дали возможность закупить аппаратуру не только для нас, но и в другие лечебные учреждения (раньше ПЦР-анализ делали единицы).
А при инфекционном заболевании скорость выявления очень важна. Основная-то задача при инфекционном процессе – выявить и изолировать, а дальше уже определяется лечение, наблюдение и т. д., и если бы строящаяся сейчас лаборатория была раньше, она бы очень помогла.
– Как я слышала, Вам и про новый корпус в свое время говорили: зачем такой большой?
– Было, спрашивали: да зачем вам это надо? А вот, оказалось, надо. Когда наступает эпидемия, тем более пандемия, нарушается плановая работа здравоохранения. Потому что каждое учреждение здравоохранения выполняет определенные функции, а при пандемии все переводится на выполнение работы, связанной с одной-единственной инфекцией. Но ведь люди продолжают болеть и другими заболеваниями. К сожалению, и материальный, и кадровый потенциал – все было брошено на эту пандемию. Поэтому корпус, который 8 лет назад построили, оказался, как говорят, в нужное время в нужном месте.
– Сейчас с коронавирусом затишье. А если завтра появятся новые мутации или другие инфекции, распространяющиеся еще более стремительно?
– Мы сейчас планируем, кроме лабораторного корпуса, строительство еще одного корпуса на 120 коек. На уровне губернатора положительное решение принято, остались некоторые вопросы. Площадка уже есть.
Оказалось, что для больных ковидом был очень важен кислород. В нашем центре были палаты с кислородом: 55 точек плюс 14 точек в реанимации. Мы сделали около 300 точек, т. е. подводку провели уже в процессе ковида. Плюс потребовалась дополнительно дыхательная аппаратура, и ее закупали в срочном порядке.
Реанимация была на 9 мест. А в осенний пик ковида 2021 г. дополнительно реанимацию разворачивали на 80 коек: занимали в отделении площади, оборудовали реанимационные койки, увеличивали посты, оказывали помощь.
И сейчас мы хотим новый корпус спланировать так, чтобы при необходимости трансформировать обыкновенные палаты в реанимационные. Площади сделать чуть больше и больше оснащенность, чтобы из 120 коек мы могли 60 быстро перевести в реанимацию. При крайнем положении временно размещать в палате не одного, а двоих. Если пойдут потоки тяжелых больных, мы их сразу будем госпитализировать и оказывать помощь.
– Такая трансформация требует особого проектирования?
– Мы предварительно разговаривали с проектантами, это, в принципе, возможно. Может быть, «растягиваться» и не понадобится, но мы создадим более комфортабельные палаты, с большим оснащением, что позволит быстрее поставить пациента на ноги.
Когда в палате несколько человек, это весьма некомфортно, тем более если кто-то тяжелый: концентраторы кислородные шумят, дыхательный аппарат шумит. А рядом человек не может уснуть. А раз он не может уснуть, его нервная система не отдыхает, начинаются проблемы.
Если пациент один в боксе, вокруг него могут расположить дополнительную аппаратуру, и это не будет никому мешать, и это очень важно.
Ведь мы строим больницу не на год и не на два, а на десятилетия. Больница должна соответствовать всем современным требованиям. Мы будем еще анализировать ситуацию с ковидом и постараемся взять все самое лучшее, что есть в нашем и зарубежном здравоохранении.
Дополнительный корпус позволит нам облегчить, при неблагополучии, ситуацию в других лечебных учреждениях. Почему, скажем, 6-я больница должна открывать у себя инфекционный стационар и отказывать в лечении больным других профилей?
– Какие в целом уроки преподнесла пандемия?
– Я скажу, что человечество и наше общество за 2 года в ковиде закалилось. Но инфекционные болезни очень коварны, и это только одна из множества.
Первой был СПИД в 1980-х годах. Никто и не думал, что он к нам придет: болеют вроде бы определенные группы населения с поведенческими реакциями, не соответствующими нашему пониманию морали, тем более в то время. А он пришел, и очень даже быстро. Ведь первую больную мы выявили в 1989 г.
Но надо отдать должное: в тот момент государство затратило средства на закупку аппаратуры для диагностики, организовало лаборатории, организовало обучение. Это было очень накладно, но государство это сделало, и мы были готовы. В 1990-х, в 2000-х гг. были большие подъемы ВИЧ-инфекции. В некоторых регионах – десятки тысяч больных.
В 1990-х гг. в связи с разрушением Советского Союза пришло другое мировоззрение. И на этом фоне выросла заболеваемость инфекциями, передающимися половым путем, в том числе сифилисом.
Это вторая эпидемия. Если в 1982 г. у нас было 4 случая на 100 тыс. чел., то в 1996 г. – около 300 случаев на 100 тыс. До сих пор еще отголоски выявляем. Это заболевание не всегда протекает с ярко выраженными проявлениями, поэтому люди иногда являются длительными носителями и выявляются при определенных обстоятельствах.
В 2020 г. вроде бы ничто не предвещало опасности. У нас наблюдались подъемы заболеваемости вирусами гриппа, аденовирусами. Были сезонные заболевания кишечными инфекциями. Наш регион эндемичен для ГЛПС (геморрагическая лихорадка с почечным синдромом). Но это как бы привычно.
И вот пришла коронавирусная инфекция, старшая группа населения оказалась подвержена риску очень сильно, во-первых, по тяжести, во-вторых, по исходу.
Когда началась первая волна, еще не знали, что это такое. Наблюдаем течение заболевания, которое, кажется, привыкли лечить, а на деле получается другое. Оказалось, что поражаются вообще все органы и системы, сосудистое русло, капилляры, легкие, а иммунитет как бы начинает атаковать свой организм. Потом было сделано много научных открытий, практических наработок. Выпущено более 15 версий методических рекомендаций. Запущена в работу масса лекарственных препаратов. Разработана и внедрена вакцинация.
Вот это все сейчас дало толчок к тому, что нужно анализировать работу здравоохранения в период эпидемиологического неблагополучия.
Да, мы обращаем внимание на ССЗ, на онкологию и другие причины, которые влияют на летальность и смертность в регионе, и в конечном итоге на демографические показатели. У нас есть очень хорошие национальные проекты, где разработан целый комплекс мероприятий по ССЗ, начиная от профилактики и заканчивая диагностикой и лечением. То же самое касается онкологических заболеваний.
Но эти заболевания, между прочим, относятся к разряду приобретенных в процессе жизни человека. И складываются из того, какая наследственность, как человек питается, в каких условиях живет и т. д. Если человек неправильно питается, переедает, мало двигается, у него вполне возможно развитие метаболического синдрома, поражение сердечно-сосудистой системы, снижаются защитные силы организма. Плюс влияние среды обитания. Получают развитие онкологические заболевания.
А инфекционные заболевания условно относятся к разряду истинных заболеваний – в том плане, что контакт с патогенным агентом вызывает ту или иную реакцию организма.
В 1980-х годах министром здравоохранения был Евгений Иванович Чазов. Он очень интенсивно проводил политику профилактической медицины. Я работал в то время участковым терапевтом, потом дерматовенерологом. Очень много усилий отдавалось именно профилактической работе, начиная от лекций и заканчивая диспансеризацией.
И в то время, когда не было ни такого сложного оборудования, ни таких высокоспецифичных сильных лекарственных препаратов, мы все-таки добивались того, что продолжительность жизни была относительно высокая. Инфекционные заболевания при возникновении очага быстро локализовались, и проводился комплекс мероприятий, направленных на его ликвидацию.
– Значит, надо упор делать на профилактику?
– И на доступность медицинской помощи. Государство тратит на это очень много средств. В приоритетах развития национальных проектов – именно доступность в малых населенных пунктах и отдаленных территориях.
Вот у человека что-то заболело. Он обращается за помощью, и у него заподозрили нечто, что требует дообследования. Он живет в отдаленном населенном пункте, а ему нужна диагностика на определенной аппаратуре в районном или в областном центре. Доехать, представляете, как сложно? Приехал, сдал анализ, поехал обратно, а потом надо будет ехать снова, чтобы получить результат.
В свое время горький опыт научил меня, что головное учреждение, отвечающее за какое-то направление в медицине, должно руководствоваться принципом «на себя».
Например, поступает пациент с лихорадкой неясного генеза – это как бы преддиагноз. Мы его положили и начинаем разбираться. Если надо, приглашаем специалистов, делаем комплекс обследований и очень часто выявляем патологию (впервые выявленную онкологию или какие-то другие патологические состояния), которую мы потом согласовываем, и переводим этого пациента в другие лечебные учреждения по профилю. Я считаю, что это правильно, это и есть доступность медпомощи.
– Сергей Борисович, а ФОМС не наказывает потом больницу за «лишнюю» работу?
– А что важнее – неоплата или жизнь человека? Есть другие патологии, которые нам оплачивают, и мы перекрываем расходы. У нас, бывает, больной менингитом, энцефалитом попадает в реанимацию на месяц, а то и больше. В тарифе может быть заложено гораздо меньше средств, чем мы на самом деле тратим на такого пациента. Но, еще раз говорю, мы это перекрываем за счет лечения других больных.
– Несоответствие тарифов и реальных затрат – это системная недоработка?
– Я думаю, в медицине еще достаточно работы, чтобы все отладить и сделать доступным человеку. Но в целом у нас здравоохранение развивается в правильном направлении. Есть некоторые вопросы, в которых нужна помощь со стороны губернатора и Законодательного Собрания.
Вот нам выделены средства на магнитно-резонансный томограф. Для нас это очень важно, потому что на МРТ хорошо видно состояние заболеваний с поражением головного мозга, органов брюшной полости, костной системы. А у нас и неврологические больные, и СПИД, и ВИЧ-инфекция, и сифилис, и нейросифилис. МРТ-диагностика будет способствовать своевременности, качеству медпомощи и, самое главное, продлению жизни пациентов.
В других странах давно достигли приличного уровня жизни, и нам нужно к этому стремиться. Из-за определенных обстоятельств у нас, к сожалению, сроки жизни немножечко снижаются.
– Сергей Борисович, а проблемы доступности и качества медицинской помощи должны решаться на федеральном уровне?
– На всех. Федеральные органы разрабатывают национальные проекты, они финансируются и спускаются в регионы. Но для их выполнения от региона требуется и очень приличное софинансирование, и политические решения. Нельзя сказать: Москва решила вопрос – и все заработало. Москва дала направление и определенную помощь, а все остальное решается на местах.
– Возвращаясь к важности профилактики, мы неизбежно придем к вопросу о доверии врача и пациента?
– У врача и пациента должно быть взаимодействие. И пациент должен верить врачу, а врач должен расположить пациента к себе, чтобы у него выработалась приверженность к лечению. Иначе пациент примет первую таблетку – не помогла (одна и не может помочь): «Ага, это плохой врач, я пойду к другому». И начинается хождение по кругу.
Знаете, раньше врачи говорили: нас трое – врач, пациент и болезнь. Если пациент будет вместе с врачом, они вдвоем победят болезнь. А если пациент будет вместе с болезнью, то врач ничем не сможет помочь.
Это очень правильно подмечено. Бывают сложные ситуации, и только вера во врача больных вытаскивала с того света, будем уже так говорить. Трудная работа, очень трудная, она строится на полном доверии.
– Как же в наше информационно шумное время врачи завоевывают это доверие?
– Время шумное, но принципы остаются прежние. Во-первых, грамотный подход, начиная со знакомства. Если пациент видит, что врач относится к нему по-доброму, что врач милосерден, старается вникнуть в то, что говорит пациент, пациент прислушается к тому, что говорит врач.
Особенно те пациенты, которые бывали у многих врачей, и у них куча проблем, о которых они уже перечитали в Интернете всю медицинскую литературу. А врач должен суметь весь разговор построить так, чтобы пациент задумался и начал выполнять его рекомендации.
Это надо объяснять пациенту. Вот мы назначим таблетку, но она не сразу поможет, ее надо принимать определенный срок. А через определенный срок посмотрим, есть действие или нет. Для этого надо будет сдать анализы. Вам нужно будет прийти еще тогда-то и тогда-то.
Только такой подход может расположить. И никакого высокомерия и пренебрежения по отношению к пациенту.
Врач должен обязательно работать над собой, над своим имиджем, над своими знаниями всю жизнь. Человек выбрал специальность врача, здесь есть определенные каноны. Король перед вами или нищий, вы должны одинаково относиться, потому что давали клятву служить делу лечения человека.
– А как же гении-мизантропы вроде доктора Хауса?
– Бывает гениальный человек, но сухой, черствый. А почему-то пациенту хочется попасть к такому врачу, как добрый доктор Айболит. Людей привлекает милосердие, участие, сопереживание вашему состоянию. Я знаю врачей, которые, может быть, не гении, но обладают необходимым набором знаний, чтобы оказать помощь, и умеют разговаривать с пациентом. И пациенты идут к ним и благодарны за то, что попали к этому доктору.
Интервью взяла Екатерина Куприянова
