Сергей Евстигнеев и его семья. Фото из архива «УМ»
– Сергей Валентинович, 55 лет – это много или мало?
– Вообще, много, конечно. Хотелось бы поменьше. Вот 30 – это хорошо!
Но в каждом возрасте есть свои преимущества. В молодости – это здоровье, задор, любовь… Зрелость – это опыт, достаток.
От возраста никуда не денешься: человек ведь не становится моложе. Надо просто находить для себя интересные вещи и ими жить. Уметь радоваться тому, что есть.
– Все вроде бы с этим согласны, но не у всех получается. Для этого надо родиться оптимистом или этому можно научиться?
– К зрелому возрасту надо готовиться. Взрослея, надо более тщательно подходить к своим поступкам. Потому что в юности ты можешь многое переделать, начать снова: время же есть впереди.
А с возрастом такая возможность уходит. Здоровья становится меньше, мы не такими мобильными становимся. И люди начинают ценить хорошие отношения на работе, семью, друзей.
Потому что это якоря, которые тебя держат, дарят оптимизм и наполняют жизнь многими смыслами. И чтобы эти якоря были, надо прикладывать усилия: не потерять друзей, укреплять семью, собирать ее. А для этого душа должна гореть.
Есть такая теория, что человек рождается с полной душой, а к концу жизни от нее мало что остается. Душу человек потихоньку теряет: сделал гадость – потерял сколько-то, подсидел коллегу, предал друга – потерял, стал большим начальником – еще потерял.
И кто-то приходит к концу жизни ни с чем. А кто-то – с чем-то. И только ты сам решаешь, сколько у тебя останется души.
Вот стараюсь, чтобы мой кусочек души побольше остался.
– Вы сказали: стал большим начальником – что-то потерял. То есть быть руководителем – это испытание для души?
– Любой руководитель, даже небольшой, делает вещи… даже не знаю, как сформулировать… Нехорошие: увольняет людей, например. Потому что у руководителя есть задача: то, что ему поручили, должно работать максимально хорошо. Есть такие сотрудники, которые как люди хорошие, а как работники – не очень или уже не очень, или есть работники лучше. Как вот тут поступить?
Если быть для всех хорошим, все распадется. Если быть совсем подонком, себя уважать перестанешь. Как-то вот тут надо лавировать…
– А когда Вы были большим начальником, на что Вы ориентировались, принимая подобные решения?
– Я даже не знаю, откуда это взялось, но, когда я стал главным врачом детской областной больницы, самым главным критерием каких-либо решений – приобретений оборудования, перестановок кадровых – был вопрос: а сколько не умрет детей? Сколько выздоровеет, не станет инвалидом, если мы примем это решение?
Но, может быть, это был своего рода самообман. Потому что это такой критерий, по сравнению с которым все остальное кажется менее значимым. Этим аргументом можно защитить свою совесть.
– На должность главного врача Областной детской больницы им. Н. Ф. Филатова Вас назначил лично губернатор Василий Бочкарев. Как Вам кажется, почему? Что он в Вас разглядел?
– Ну это же случайность была. Ничего Василий Кузьмич во мне не увидел.
Это Лазарев Виктор Филаретович (министр здравоохранения и социального развития Пензенской области – «УМ») меня «продал» губернатору, как он сам говорит.
Я никогда не хотел быть руководителем. Никогда! Я же видел, как мой отец работал. И по характеру я не лидер, как мне кажется. Мне в тягость людьми руководить. Реально в тягость. Но так сложилось.
Нужен был главный врач в детскую после Ерошина Геннадия Леонидовича. А я уже к тому времени 2 месяца работал в Минздраве начальником управления экономики. И мы, управделами и я, до 3-х утра лопатили личные дела всех руководителей медучреждений Пензенской области, чтобы выбрать кандидатуры. Человек 10 подготовили.
Виктор Филаретович пошел с этими фамилиями к Василию Кузьмичу. Называет их губернатору. Тот: нет, нет, нет… Десять нет.
Лазарев не знает, что делать. И тут, как он говорит, у него всплывает в голове моя фамилия. Он ее называет. Бочкарев спрашивает: кто это? Министр пояснил. Губернатор говорит: пусть приходит. И все.
Я пришел к губернатору. Он занят. Секретарь Галина Александровна говорит: посидите в приемной. Я сел и заснул.
Галина Александровна увидела и говорит: первый раз такое, что перед встречей с губернатором кто-то спит. А я перенервничал, наверное, да еще ночь не спали. Я же уже взрослый врач был: понимал, что такое главный врач в детской – какая это ответственность!
Вот так и стал главным врачом.
– Допустим, первый раз Вас назначили случайно. Но Вы были главным врачом в общей сложности 12 лет. За что Вас ценили и продвигали?
– Тяжело про себя что-то говорить. Наверное, я системно подхожу к делу, за которое берусь. Со всех сторон его вижу и анализирую. И мне везет: я вижу людей, которые способны хорошо работать, и стараюсь их собрать вокруг себя.
Я сам человек ленивый. И сразу стараюсь сформировать команду. А если ты смог 7-10 нормальных людей подобрать, то они и дальше подберут хороших людей. Ну и контроль, конечно. Старался больше пряником. Врачи и медсестры – такие люди, которые из-под палки работать не будут. Но контроль нужен. И покричать иногда приходилось. Но если люди чувствуют, что это справедливо, то они на это не обижаются.
– Сергей Валентинович, расскажите о некоторых эпизодах, которые сформировали Ваш характер.
– Первое, это то, что уехал в район работать. До этого, хотя я и учился в другом городе, и в общаге жил, все равно я был человек домашний.
А вот то, что после года интернатуры стал в Лопатино заведующим 60-коечного отделения, это, конечно, здорово меня «повзрослило».
Потом в Москве два года учился в ординатуре. А там ребята непростые работали. Конкуренцию пришлось выдержать, давление, проверки на прочность.
Пришел в ректорат Второго московского медицинского института им. Н. И. Пирогова, меня спросили: что хотели бы освоить. Отвечаю: эндоскопию, УЗИ. Это, говорят, вам в 13-ю больницу, на кафедру профессора Буянова.
Приехал туда, а дело было в августе 1991 г., через 2 недели после путча. Пришел в отделение. Встретил меня заведующий – Саакян Нэлло Егишевич.
Первый вопрос, который он задал: «Ты не стукач?» – «Нет!» – «Ну тогда бери вторую половину отделения и веди».
Как? Вести 30 человек в хирургическом отделении большой серьезной больницы? Там уровень хирургии нормальный такой был. А я из Лопатино приехал.
«Так нет больше никого, – говорит Саакян, – все в отпуске». На все 60-коченое отделение был заведующий, я и еще один врач, тоже Сережа, из ЦРБ.
И я как окунулся во все это… И мне заведующий все давал делать, помогал, подсказывал.
Но в Москве, там вообще все другое. Там проверки были постоянные. Никого не волнует, как ты себя чувствуешь. Ты должен встать и пойти оперировать. Иначе ты не боец.
Но, когда закончилась ординатура, они предложили мне остаться у них работать. Хотя это было практически невозможно. В это отделение врачи ходили дежурить бесплатно, лишь бы только у них поработать.
Но я часы считал, когда, наконец, уеду из Москвы.
– Почему?
– Может быть, потому, что годы были сложные – бандитские.
Когда привозили в больницу человека с разрубленной топором печенью, а с ним 2 бандюгана с автоматами, сидят возле операционной. И ты думаешь: если помрет, тебя пристрелят или как?
И милиция не приезжала. Потому что они приехали на двух машинах 8 человек с автоматами. Какая милиция приедет?
Страшновато иногда было. Потом, правда, познакомились и с бандитами. Они иногда приходили просто поговорить. Интересные бывали ребята: не рядовые приходили. А они же не просто так в лидеры выбились – за счет каких-то личностных качеств.
Ну и потом Москва – она же не для всех. Она для тех, кто ходит на выставки, театры. Я не театрал. Мне книги нужны. А они и в Лопатино есть.
И воздух там лучше. И люди более искренние, меньше интриг, отношения чище. В Лопатино у нас был свой дом, а в Москве жили у родственников. Тяжеловато было.
– Были в Вашей жизни книги, которые серьезно на Вас повлияли?
– «Время не ждет» Джека Лондона. Ее читал раз двенадцать.
Еще в школе пытался набраться жизненной премудрости и Монтеня читал.
В первые годы работы – был там один момент тяжелый, – Шопенгауэра прочел. И в шоке был!
Я тоже считал себя человеком, который о жизни думал, старался ее осмыслить.
Но Шопенгауэр раз в 10 дальше ушел. И это в 27 лет, в те времена, когда не было особой информации. И он надумал такое, что догнать невозможно. И даже понять иногда невозможно.
– В процессе жизни нам приходится осваивать множество ролей: сын, муж, отец, профессионал… Какая роль для Вас любимая?
– Мне очень нравятся посиделки с друзьями. Хотя друг я, может быть, и вяловатый, но стараюсь для друзей и ради друзей. Даже иногда семейные дела отодвигаю.
Это самый большой кайф для меня – посиделки с друзьями на природе, и чтобы никуда не торопиться, а еще лучше на несколько дней.
Друзья у меня с положительной аурой. Сидишь с ними и купаешься в облаке доброжелательности, ума, интересных вопросов и ответов. Люблю с ними пообщаться.
Вот говорят, что с возрастом друзей новых не появляется. Нет, появляются. Много интересных людей проходит мимо. Просто никто себя особо не рекламирует.
Чтобы их увидеть, глаза надо открытыми держать. Мы с возрастом постепенно сужаем круг общения, а его надо расширять. Причем сознательно, целенаправленно, в разных сферах, которыми ты раньше не занимался: строители, например, писатели, художники, коллекционеры. Их много, у них богатый мир. Тебе с ними интересно, а им – с тобой.
С врачами, как правило, все любят дружить. Потому что врачи все-таки не самые глупые люди. Учились много, тем более в советское время не самые глупые люди поступали в мединститут. Врач – это, как правило, философ, который что-то важное осмыслил, кое-что понимает в вопросах жизни и смерти.
Ну и помогать людям надо. Нельзя в помощи отказывать, даже если звонки уже становятся в тягость.
– Каким Вы были папой?
– Наверное, не очень.
Мы с женой два года учились в ординатуре. Сын был в Пензе с бабушкой и дедушкой. Мы его видели 7 раз в год. А потом – работа и работа.
Много не общался, что-то специально не рассказывал.
Но что-то главное, думаю, удалось ему привить.
Помню, как-то он пришел из школы и получил первую четверку. Пришел довольный. И я ему сказал: «Никита, четыре – это плохо. Нормальная оценка – это 5».
Вообще, я думаю, что словами мало что воспитаешь. Воспитывает личный пример.
Моим родителям тоже особо было не до нас с сестрой. Особо с нами тоже никто не разговаривал. Но мы выросли нормальные.
Наверное, Никита видел, как мы с женой работаем, как к работе относимся, как больные к нам относятся, какие мы люди.
И еще, может быть, дело в генах. Если с ними все нормально, вырастет нормальный ребенок, а если что-то сломалось, то…
– Есть две родительские стратегии. Первая: жизнь – нелегкая штука, у моего ребенка впереди много трудностей, поэтому, где могу, подстелю ему соломки. Вторая: я сам всего достиг, и ты сам добивайся, без моей помощи. Вам какая ближе?
– Я четко помню, что мы с супругой не позволили себе второго ребенка, потому что чувствовали большую ответственность за Никиту.
Время было непростое. Жили тогда материально трудно. Помню, ходили на рынок и покупали окорочка американские поштучно, чтобы хватило на 2 недели. При этом сыну нужно было дать образование, а это другой город.
У нас было понимание, что ребенку надо создать условия для развития. Мы жили в маленькой двушечке, но ему выделили отдельную комнату. Я мог купить себе машину, а купил сыну компьютер.
Хорошо, что к медицине его пристрастили. Я-то его не направлял, а супруга целенаправленно на сына влияла, чтобы он пошел в медицину. И позже мы целенаправленно вели его к определенной профессии.
Потому что у меня было понимание, как надо учиться, чтобы в профессию быстро войти. А это непросто. Мне мой отец этого не говорил.
А в случае с Никитой мы обсуждали, кто должны быть его учителями. И это дало результат. Он работает три года и оперирует. То, к чему я подходил через 10 лет работы, он уже сейчас делает.
Мы с супругой, считаю, выложились и создали ему условия получше, чем были у нас. Поэтому ждем от них не одного внука, а трех.
– Есть такое мнение, что первое поколение зарабатывает капитал, второе его сохраняет, а третье проматывает.
– Для меня понятие рода очень важно. Даже не знаю, откуда во мне это взялось. Но мне хочется, чтобы крепкий был корень. Чтоб каждое поколение что-то привносило, чтобы слабых в роду не было. За сына, по крайней мере, я спокоен. Будем теперь внуков смотреть.
– Вы представитель одной из ярких врачебных династий Пензы. У Вас солидные и крепкие корни. Есть ли в вашей семье какое-то семейное кредо, семейная черта, которую переняли Вы и стараетесь передать сыну?
– Деньги нам нужны, но они не на первом месте. А первое – это ответственность перед пациентом. И мама у меня была до ночи на работе, и отец, и я, и жена, и сын сейчас со снохой… Все много работают.
Главное – это не очерстветь к пациенту. Может, это помпезно звучит и многие посчитают это неправдой, но у мамы и папы я учился прежде всего этому.
– Часто мужчины выбирают в жены женщин, похожих на маму. Ваши мама и супруга похожи?
– Есть такое. Они вроде бы вообще не похожи, а в то же время…
Красивые обе, обе из хороших семей. Я жене в шутку говорю: женился на тебе за то, что, когда приходил в гости, в отличие от многих семей, чай подавали в чашке с блюдцем. Шутка, конечно. Но какая-то правда в этом есть.
А еще привлекла ее хрупкость, некая неприспособленность к жизни. Рядом с ней я чувствовал себя мужчиной.
– Прошло уже два года, как Вы оставили пост главного врача областной больницы. Как изменилась Ваша жизнь?
– Спокойней стало.
У меня есть теория энергетических уровней: в зависимости от должности человек занимает определенный энергетический уровень.
Выше должность – энергетический уровень поднимается: руководитель же должен излучать энергетику, чтобы люди чувствовали его посыл.
Должность ниже – энергетический уровень падает. И ты уже с полпинка не заводишься.
Тебе к стрессам не надо готовиться. Не нужно брать телефон в душ и туалет: вдруг важный звонок пропустишь! Вообще телефон можно выключить, когда в отпуске.
Стало намного спокойней. Но и скучней, конечно, пресней.
– Где добираете энергии?
– В друзьях, в рыбалке, в охоте, в коллекционировании.
– Вам хотелось бы нового профессионального рывка в жизни?
– Думаю, еще разок можно было бы.
Люди ведь по-разному себя ведут. Кто-то активно ищет. А я, как китаец, который сидит на берегу и ждет, когда мимо него проплывет труп врага.
Что-то обязательно проплывет. И мне периодически предлагают разные варианты. Но важно не упустить момент, когда проплывет то, что нужно.
– Ваша позиция кажется пассивной. А сейчас молодежь учат быть целеустремленными, ставить перед собой конкретные цели.
– А я с этим согласен. Ориентиры должны быть. Но это должны быть не названия должностей, а люди, на которых ты равняешься. Потому что люди больше вдохновляют.
– На кого равнялись Вы?
– Валерий Исаакович Никольский, и как хирург, и как руководитель областной больницы им. Бурденко, когда я у него замом работал. Я у него много подсмотрел.
Андрей Владимирович Нестеров, который сейчас работает заместителем главного врача в областной больнице. Я под его началом хирургом в 5-й больнице работал. Очень многому у него научился.
Шепелев Владимир Глебович, был моим первым «научным» руководителем.
В Москве – Валентин Михайлович Буянов, всесоюзно известный хирург.
Много было таких людей.
Сказать себе: хочу быть президентом – это не совсем то. Надо на людей равняться. Они путь какой-то прошли. Если с ними поговорить, они расскажут о себе, и их результат, их путь можно будет повторить.
– У Вас в кабинете висит икона. Вы верующий человек?
– Это святой Пантелеймон-целитель. Подарок, привезена из Афона.
Сложный это вопрос – насчет веры. Скорее, верующий, чем нет. Но не воцерковленный. Мне кажется, люди чаще всего с возрастом начинают верить в бога. Из-за страха смерти, может быть. А это не совсем честно, наверное. Надо верить не только тогда, когда тебя плохо, но и тогда, когда у тебя все хорошо.
Веришь – не веришь… Это не главное. Главное – жить надо по-божески. А уж там, на небесах, разберутся потом, кто верил, а кто нет.
– Вам интересно жить сейчас, в наше время?
– Я бы с удовольствием пожил в 60-е годы. Я их плохо помню, но помню, что родители были счастливые, очень много было общения. Жили попроще что ли. Больше жили моральными вещами. А от них больше кайфа. От материальных вещей пресыщенность наступает очень быстро.
– Что Вам хотелось бы получить в качестве подарка от жизни?
– Хотелось бы еще двух внуков. Здоровья, хотя бы близким. Хороших уловов. Чтоб денег хватало. Чтоб друзья не разбегались.
Столкнулся с тем, что некоторые из друзей – они же тоже не молодеют – начинают якориться дома. Их не вытащишь никуда. Для меня это трагедия.
Понять их можно: усталость накапливается. Они много работают, изнашиваются. Особенно в медицинской среде к 60-ти годам люди расходуются практически досуха. Потому что это колоссальное эмоциональное напряжение, я уж не говорю о физическом.
Конечно, это касается тех, кто это осознает. Но я с другими и не дружу.
– Каким Вы видите свое будущее?
– Оптимистичным.
