Моя мама была военнообязанной. Она работала в Воронеже в прокуратуре Юго-восточной железной дороги. И когда началась война, ее, как юриста, призвали в армию. Летом 1942 г. немцы наступали на Воронеж, город сильно бомбили. Когда Воронежский фронт отступал, то все штабы (включая полугражданских с семьями) погрузили в эшелоны для эвакуации. Это было 4 июля 1942 г.
Мы отъехали только 4 километра от Воронежа, когда налетели немецкие самолеты и сбросили бомбы на полотно впереди и сзади эшелонов. Мы встали. Немцы начали стрелять уже по людям из пулеметов, сбрасывать бомбы. Все кинулись в лес.
У мамы была сумка с документами через плечо, а другой рукой она держала меня. Сзади бежала бабушка, державшая за руки мою сестру и тетку. И в этой каше мы с ними потерялись. Мы с мамой, вместе с толпой, почти неделю блуждали по лесам, нам встречались хуторки, где-то подкармливали, где-то нет, картошку сами рыли.
Эта неделя определила мои взгляды на всю жизнь. Мне было тогда шесть лет, но эту картину я запомнила навсегда: раскрытый чемодан, набитый шелками, мехами, серебряной посудой, и за ручку чемодана держится оторванная по локоть рука. Я поняла тогда, что кусок хлеба дороже бриллиантового колье.
За неделю мы дошли до Ртищева! Там стоял заградительный батальон НКВД, который остановил этот вал: гражданских – отдельно, военных – отдельно. Маме, как военнообязанной, приказали сдать ребенка в детдом и направиться для дальнейшего прохождения службы.
Мама положила на стол пистолет и партбилет и сказала: «Лучше меня расстреляйте сейчас. Я ребенка не отдам. Я потеряла всю семью, муж придет с фронта и спросит, где они. Что я ему отвечу?»
Да, был приказ Сталина: отправлять детей в детдома. Но жестокость российских законов, как говорил Салтыков-Щедрин, уравновешивается необязательностью их исполнения.
В итоге, меня вместе с мамой отправили в Уфу, где формировалась танковая бригада, в которой мама стала военным юристом. Эта отдельная ударная танковая бригада потом шла впереди армии по немецким тылам: громила штабы, захватывала документы и пленных, особенно офицеров. И так до конца войны.
По возрасту мне было пора идти в школу, но никакой школы, конечно, не было. Таких детей, как я, при бригаде было восемь человек. И нас начали учить, кто чему может. Пожилая шведская коммунистка Тея Андреевна, которая раньше работала в центральных органах Коминтерна, знала шесть европейских языков, служила при бригаде переводчиком – переводила документы и ответы пленных на допросах.
Она начала нас учить немецкому, но мы против него, как вражеского, выступали, и она перешла на английский. В итоге, уже через полгода мы один день спокойно говорили только по-английски, а следующий – только по-немецки. С тех пор у меня любовь к иностранным языкам.
* * *
На историка я пошла учиться благодаря школьной учительнице истории. Тогда же началась моя любовь к Англии: в учебнике за шестой класс увидела на картинке королеву Елизавету. В итоге, средневековая история Англии стала моей узкой специализацией.
После Воронежского университета по распределению я попала в Горно-Алтайск, в пединститут. Алтай меня пленил, потому что я еще со школы занималась альпинизмом. Я же мастер спорта СССР по альпинизму, покорила все наши отечественные семитысячники – пик Ленина, пик Коммунизма. Про Кавказ что уж и говорить.
* * *
Почему я много ездила? Потому что я хочу все знать, мне интересно всё! В детстве в семье я имела прозвище Варя-почемучка. Поэтому я и не могу понять, как можно ехать за границу, чтобы лежать две недели на пляже?
Поэтому же с детства так любила читать. Со мной родители боролись: каждый вечер выворачивали лампочку, чтобы я по ночам не читала. Но я все равно читала – под одеялом с фонариком.
Как я представляю себе рай? Это когда протягиваешь руку и говоришь: хочу вот такую книжку. И она у тебя в руках! А с другой стороны у тебя стоит мешок с жареными семечками. Читать книжку и семечки щелкать – это мое представление о рае!
* * *
В первый раз я выезжала за рубеж еще из Горно-Алтайска: в 1968 г. на международный конгресс историков в США. Регионам выделили квоты на участников, а поскольку Горный Алтай – национальная автономия, она обязательно должна была быть представлена. Алтайский край должен был представлять один человек со знанием английского языка. И на весь край таковым человеком оказалась я одна!
Летели в Сан-Франциско через Владивосток. Там я впервые воочию увидела, что такое западная наука. Самое существенное ее отличие в том, что у них нет широкого образования по специальностям. Они все – узкие специалисты.
Что мы ожидаем увидеть в профессорском кабинете? Конечно, книги. Так вот, мы были в гостях у одного профессора, которого нам представили как египтолога. Когда мы вошли к нему в кабинет, то увидели шикарный ковер, огромный, абсолютно голый письменный стол, и только за спиной у него – маленькая полочка, и на ней несколько брошюрочек. Никакой библиотеки. Для нас это был шок!
В процессе разговора выяснилось, что никакой он не египтолог: я довожу до крайности, чтобы было понятно, но он – специалист по левому уху Тутанхамона. Что у Тутанхамона есть правое ухо, он знает. Что уши расположены на голове, он догадывается. А что у Тутанхамона есть ноги, его не интересует. А зачем? Уж я не говорю про то, что было в Египте во времена Тутанхамона. Это вообще не его.
Тогда я поняла, что западная наука – это козявочное представление о козявочных проблемах. Почему американцы и скупали со всего мира ученых.
Сейчас мы уже получили это и у себя. ЕГЭ – система, которая выращивает электорат. Неспособный ни к каким новациям.
* * *
В колхозы я выезжала еще в Воронеже, будучи студенткой, а потом на Алтае, уже с собственными студентами. И там мы выезжали не в поля, а на пастбища, весной, когда у овец окот. Скотоводство там отгонное: то есть зимой скот в долине, а летом его отгоняют на горные пастбища. И объезжать все эти стойбища, чтобы проверить, как там живут мои студентки, мне порой приходилось и верхом, благо ездить умела.
Однажды в такой поездке пришлось принимать роды: женщина рожает, муж уехал на центральную усадьбу за доктором, со мной – трое мужиков, которые говорят: «Ну, иди!» Что ж, родила она. Потом приехала фельдшерица, сказала, что я все правильно сделала. А спустя три дня ко мне на квартиру приходит алтаец в своем обмундировании и начинает что-то говорить. Оказалось, благодарит и приглашает на их крестины. Пришлось ехать, иначе обидятся. А там на коврах (в тех же сапогах, в которых ходили и по скотному двору) сидят гости и пьют араку. С большим трудом выбралась от них, тем более что мне, как почетному гостю, вручили баранью голову. А что с ней делать-то?!
Потом я там стала как своя. И даже была в составе делегации, которая ездила в колхоз-побратим в Китае: от границы у них недалеко, перед пограничниками они за меня поручились!
В Пензе такого колорита не было. Но зато был свой: на Алтае не случалось, чтобы местные ломились к девчонкам или дрались с нашими студентами.
* * *
Своих бывших студентов я считаю духовными детьми. И это естественно, потому что настоящий учитель не может не быть воспитателем. А воспитатель должен тесно общаться уже с человеком, а не просто со студентом. Это отличительная черта нашего образования. Мы почерпнули это у своих учителей.
В Воронеже был один старый профессор, к которому мы приходили домой, в его огромную библиотеку, писали там все курсовые. У него была плита-голландка, на которой домработница всегда в таком баке варила борщ. Наша задача заключалась только в том, чтобы приносить хлеб. И это даже не обсуждалось: мы знали, что нас там всегда накормят, напоят, совет дадут. Нас так воспитывали, и мы сами старались быть такими же учителями.
Главные качества для любого специалиста, не только преподавателя: первое – любить свою профессию, и второе – любить тех, с кем ты работаешь.
Выпускники мне говорят: «Спасибо, что научили нас думать». Я всегда разрешала студентам на экзаменах списывать: тот, кто не знает, списать не может. Поэтому списывали все, но оценки получали разные.
Я считаю себя человеком, который прожил счастливую жизнь. Поскольку я всю жизнь проработала на работе, которую любила: я всегда шла на работу с радостью. И одна из сторон этой радости – общение со студентами.
Ниже читайте мнение Варвары Кирилловой по поводу вероятности III мировой войны.
