Афган: местный опыт

На территории Пакистана, вдоль всей границы, действовало более 30 лагерей и центров подготовки моджахедов. Обучали опытные инструкторы из США, Пакистана, Саудовской Аравии и Египта.
Первое время подводила наша доверчивость. «Шурави» посвящали афганских командиров в секретные планы, а они становились достоянием противника.
Утечка информации не вызывает удивления потому, что даже у первого секретаря провинции Газни родной брат был главарем банды. Во многих семьях родственники разделились и оказывались по разную сторону баррикад. Как красные и белые в России.
Ваханов познакомился с Хафизом, который чуть ли не ежедневно наведывался в гости. У него в тринадцати бандах были свои люди. Как принято на Востоке, прежде всего справлялись о здоровье, семье, делах, потом идет разговор. Собеседник улыбается, но полной уверенности, что за пазухой не держит камня, не было.
Бандиты летом нападают всегда активнее. Иногда дерутся между собою, доходя до перестрелок. Каждому главарю хочется стать главнее других. Если говорить о так называемых бандах, в которых примерно по 30 человек, большинство – обыкновенные крестьяне, собранные из окрестных деревень. Думается, не многие из них горели желанием воевать, но куда деваться, если под контролем народной власти было всего от 7 до 13% территории.
Поэтому некоторые из этих «моджахедов» днем работали на своих огородах, а ночью выходили обстреливать посты. Одежду не меняли, и часто опознать их можно было по следу на плече пиджака, оставленному ремнем автомата.
Главные оппозиционеры, руководимые из Пакистана, имели постоянных стрелков и дислоцировались в горах. С ними были американские советники.
С наступлением темноты группы душманов на автомобилях спускались с гор для обстрела города. Американские советники фотографировали их работу. Надо же отрабатывать поставку бесплатного американского оружия.
Ранний час утра, уже светло. Еремей последний раз полез на крышу зафиксировать бдительность охранника, как вдруг страшный грохот сверху чуть не сбросил его с лестницы. Пока он приходил в себя, «Фантом», пролетевший низко над крышами советнического поселка, должно быть, уже пересекал границу с Пакистаном. Конечно, фотографии никто на память им из соседней страны не прислал.   
В войсках гибли много и часто, а потери среди советников редки, поэтому относились к числу чрезвычайных. Погиб расстрелянный в упор в лицо на рынке советник хада, служивший третий год в Афганистане. В провинции Герат погиб раненый в автомобиле наш переводчик от потери крови, не успевший после ранения в ногу добраться до медиков. Еще ряд неприятных событий, и в комнате как-то стало сумрачнее.
Ваханов вошел в ритм работы. Каждый день, в 9 утра, проводит в спецотделе оперативное совещание. Много информации, которая реализуется афганскими, советскими или совместными войсковыми операциями, а также артиллерийскими или авиационными ударами.
На авиаудары по крупным скоплениям банд и складам оружия Еремей всегда летал сам, взяв с собою афганца, сообщившего информацию. Если цель важная и нужна работа МИГов, координаты сообщали в штаб войск.
Идет сентябрь, уходит лето, а вместе с ним зной, но не уходят трудности. Афганская природа не позволяет пришельцам из России чувствовать себя комфортно в чужой стране: возрос в разы уровень заразных болезней – малярии, брюшного тифа и особенно желтухи. Еремей, поджидавший однажды на аэродроме Джелалабада попутного воздушного транспорта, увидел подъехавшую грузовую машину с закрытым тентом. Из нее вышел знакомый прапорщик.
– Привет, воин джелалабадский, откуда, куда, зачем? – спросил Ваханов.
– Здравия желаю, отправляю в Кабул «дембелей», – и приоткрыл брезент кузова.
Еремей увидел с десяток молчаливо лежащих в ряд тел, укрытых с головой и торчащими из-под покрывала босыми ногами, на каждой правой ноге за большой палец привязана бирка с фамилией. И его как-то неприятно поразила не смерть этих досрочно ушедших ребят, а именно безмолвная бирка, привязанная к ноге каждому, как к вещи в каком-нибудь магазине. Самое тяжелое в смерти – это молчание.
Три часа разговаривал с руководством отдела и понял: мало того, что они ничего не делают и совершенно не знают, что делать, но, скорее всего, не хотят. Мхом обросли. Придется все ворошить. Из буйной заросли можно сделать рощу, но камень не родит зерна.
Афганцы зачастую делают вид, что участвуют в революции, но делают ее чужими руками. Они привыкли проявлять чудеса храбрости за спиной шурави. Если проводят войсковые операции самостоятельно, без участия советских войск, то результаты скудные.
Случаи перехода из банд на сторону народной власти и дезертирство из воинских частей в банды было явлением весьма распространенным, как бы обмен контингентом. В царандое, по оперативным данным, 15-20% служили враги. Переход с оружием к противнику выдавал как бы кредит доверия предателю. Или из правительственных войск переходили на сторону врага, или наоборот, но всегда старались прихватить больше оружия.
В кишлак Синжитак прибыли на рассвете, он располагался в глубокой долине. Сорбозы оперативного батальона и армейского полка спустились и стали окружать его, но «духи», как всегда, знали, и сразу началась война. Танк, минометы и пулеметы помогали сверху огнем. Еремей стоял около техники, наблюдая сражение внизу. К нему подошел командир роты:
– Не хочешь стрельнуть из танка?
– Хочу, но я никогда не стрелял.
– Сейчас я тебе наведу на цель, а ты нажмешь вот эту кнопку, – показал он на рычаг с кнопкой, – выстрел произойдет только после второго нажатия. Только не прижимайся к затвору пушки, он двигается, можешь без плеча остаться.
Советник с трудом втиснулся в узкое помещение танка, с опасением посмотрел на затвор пушки справа, отодвинулся как можно дальше и, нажав кнопку, шарахнул стомиллиметровым снарядом по цели, куда был наведен ствол. А наведен он был на домик на окраине кишлака, где было наибольшее сопротивление. Грохот выстрела заглушил даже лязг затвора, танк дернулся, и пыль, поднятая звуком, мгновенно заполнила пространство вокруг.
Благодаря такой громкоголосой поддержке, солдаты быстро сломили сопротивление, провели зачистку и сообщили, что в доме, куда влетел снаряд, уничтожено 23 бандита.
Оперативная информация использовалась также военной разведкой и службой госбезопасности. Но если разведданные своевременно не реализуются, то они переходят в разряд бабушкиных сплетен. Поэтому Ваханов принимал все усилия к подтверждению и полному завершению оперативных сведений. Он был как начальник штаба. Разрабатывал и организовывал военные операции и постоянно ездил по войсковым частям договариваться.
О планах своих, месте и сроках операции заранее информировал командиров афганских батальонов, но все походы кончались неудачно: деревню окружали, а бандитов не оказывалось. Думали, что данные липовые, но вскоре разведка доложила: командиры посылали своих людей в банды и предупреждали их.
Коварство уважаемых военачальников заставило мушавера усомниться в их искренности, и доверие к ним сползло с него, как чешуя с очищенной рыбы. Он изменил тактику. Сообщал только дату готовности войск, собирал в штабе командиров часа в три-четыре утра, по карте ставил задачу, называл место и ба-пиш (вперед). Эффективность походов сразу повысилась.
*  *  *
После каждой командировки обычно подводят итоги. Многие в Союзе не признавали и даже осуждали интернационалистов Афгана. Трудно судить о событиях издалека, не испытав их на своей шкуре. Впрочем, каждый видит так, как он хочет видеть, закрывая глаза на все остальное. Размером собственного сознания измеряется окружающий мир.
Не в нашей компетенции судить о работе сотрудников МВД, которых насчитывалось всего один процент от общей численности советского контингента. Но помощь в укреплении народной власти, ее защите путем локальных операций по выявлению и последующему уничтожению бандформирований и складов с оружием была очевидна.
Еремей считает, что и он за 30 месяцев боевой жизни тоже внес малую толику пользы в общую копилку, и МВД Афганистана подтвердило это, вручив ему орден «За храбрость».
Возвращение на родные просторы прошло без проблем просто, быстро и приятно: Кабул – Ташкент – Москва – Пенза. И Еремей на Родине.
Родину любят не за то, что она велика, а за то, что она своя.