Самое читаемое в номере

Уголок старой Пензы

A A A

Евгений Рассказов – один из старейших жителей г. Пензы. 8 ноября 2013 г. ему исполнится 85 лет. Специально  для «Улицы Московской» он рассказывает о своем детстве и юности, которые прошли в порядке, окружавшем Преображенскую церковь.

Родился я в уютном уголке старой Пензы. В середине улицы стояла оставшаяся от монастыря церковь Преображения Господня.
До революции улица называлась Верхне-Преображенской, затем стала улицей Гегеля, потом Гоголевским переулком, а сейчас Спасо-Преображенской улицей.
Раньше по горе росли сады – заросли желтой и белой акации и яблони. За насаждениями следили сами жители. Это делалось для того, чтобы оградить улицу от пыльного базарного Троицкого тракта, по которому постоянно шли вниз, к базару, обозы с окрестных деревень с сеном, дровами, картофелем, капустой и тому подобное.
Тракт был очень пыльный, хотя середина была мощеная, но лошадям трудно было идти по булыжнику. Они шли по краю и утопали в пыли на полметра – такая была пыль. А осенью и весной – грязь.
Наша улица тоже была мощеной, ночью на столбах горели фонари.
Рядом с домами проходили тротуары из досок и бревен, они содержались надлежащим образом. За ними следил  участковый. Если он проходил в своей синей форме и с револьвером и видел поломанную доску, он тут же стучал в дом хозяину: тротуар почини.
Милицию очень уважали.
Директор 8-й школы Румянцев, товарищ отца, он окончил Харьковский университет, когда  стали набирать в милицию, пошел туда и год был рядовым милиционером. Пока его не вызвали и не сказали: занимайся своим делом
* * *

oldpenza
Этот уголок очень любили рисовать художники. Савицкий часто со своими учениками спускался на склон, они рисовали церковь. Эта традиция сохранялась довольно долго.
Сам я Савицкого не видал. А вот Горюшкина-Сорокопудова знал. Мы часто гуляли в Лермонтовском сквере. Там была такая фанза, можно было выпить грамм 100, Горюшкин-Сорокопудов выпивал и беседовал со своими учениками. Но это было позже, я уже учился в институте.
Художник Балашов тоже нарисовал этот уголок. На гравюре два дома – мой 10-й, где я родился, и рядом 12-й. И тополя. На тополя всегда прилетали грачи, было шумно. А с горы сбегали ручьи. Мы весной делали плотины.
Зимой с горы катались на санках и на лыжах. Делали всякие трамплины, съезжали с прыжка на прыжок. Выезжали прямо на улицу. Катались и по Пушкарской улице. Где магазин «Дон» был – с самого верха едешь до самой речки или мимо колонки и сворачиваешь на Нижне-Преображенскую.
Когда катались, нас предупреждали: смотри не попади под лошадь. Но на моей памяти такое ни разу не случилось. Движения тогда никакого не было. Если проезжала лошадь, это было событие. Особенно по Гоголевской улице.
* * *
Дом  наш был деревянный, одноэтажный. Впереди жила моя тетка, а сзади жили мы, окна выходили в сад. У каждой квартиры был свой вход.
Соседний дом считался польский. Он принадлежал Тарасевич, она имела некоторое отношение к артистам, иногда выступала в цирке вместе с карликами. Сама была нормального роста, но у нее жили карлики, когда в цирк приезжали труппы.
В этом же доме № 12 жил Решетников, адвокат, и Федорчуковы. Адвокат особенно ничем не знаменит, а Федорчукова была замужем за Ветлицким. А Ветлицкий был заместитель директора завода Фрунзе. 

oldpenza3
Он ходил на работу и с работы пешком, его не возили, и никакой охраны не было даже во время войны. Правда, с улицы многие работали на заводе Фрунзе. И с соседней улицы тоже там работали. Утром они дружно уходили, еще в 7 часов, и пешком шли до завода.
Тогда автобусного  движения никакого не было.  Я помню даже пожарную команду, которая приезжала на лошадях, когда на улице был пожар.
* * *
В 12-м доме жил известный коллекционер Константин Михайлович Козюлевич. Белорус по происхождению, он собрал очень богатую коллекцию. Торговал знаменитый портрет И. К. Макарова «Девочки-сестры».
Он принадлежал Елизавете Николаевне Бибиковой, родной внучке Натальи Николаевне Пушкиной от второго брака. На портрете были изображены две сестры – Лиза и Наташа – в детстве.
Бибикова портрет подарила картинной галерее. (О Елизавете Николаевне Бибиковой подробно рассказано в воспоминаниях Евгения Рассказова «Могла бы жить в Париже…», «УМ», 26 ноября 2004 г., № 45).
Магазинов антикварных тогда не было. А была толкучка перед улицей Куприна по пятницам и воскресеньям. Здесь был и сенной рынок, и продавали живность – коз, свиней.  Козюлевич туда ходил, интересное приобретал. Отмывал, отчищал, реставрировал.
У него были знаменитые картины Сергея Иванова, народника, «Смерть переселенца», были  некоторые эскизы Врубеля, акварели Бенуа. И это все можно было купить на толкучке в Пензе.
Я ходил у Козюлевича в любимчиках, часто бывал у него дома. Это было перед самой войной и во время войны.
* * *
Отец, Борис Гервасьевич, работал в это время в Ахунском лесничестве бухгалтером.  Ходил в Ахуны пешком.
Иногда приезжала лошадь, но не с пролеткой, а с обычной телегой или двуколкой. И работники лесничества, человека три, добирались тогда на работу гужевым транспортом.
Мама, Ганна Аполлинарьевна, работала в школе.
oldpenza2Семья была довольно обеспеченной – мы держали корову. Сено и дрова поставляло лесничество. Мать утром подоит, и выгоняла корову в стадо. Пастух собирал стадо и гнал на Южную Поляну. Вечером стадо возвращалось.
На улице было довольно много коров, но держали не все. Тетка, например, корову не держала. Ее муж работал на оборонном заводе. Она учительствовала.
Работал отец и в Бурчихинском лесничестве.
Бурчиха – это за Ахунами, там теперь плотина. Бурчиха не уступала Ахунскому лесничеству. Лесничим был красный командир полка Второй конной армии Грошев.
Лесничество выделяло нам небольшую дачку. Летом мы там жили. С собой забирали корову и кур. Куры на ночь забирались на деревья, потому что боялись лисы. Кур было десяток вместе с петухом. Осенью вся эта компания возвращалась, мама начинала учительствовать, и в начале сентября мы перебирались в город.
* * *
Улица было довольно дружная, все всё друг о друге знали. Отдыхали вместе. Зимой катались на санках. И взрослые с нами катались. Было весело.
Летом играли в лапту, в салки. В лапту играли и взрослые и дети, все вместе. Хохотали.
На поляне расчерчивали кон для городков, мужики приходили с работы и перед ужином играли в городки.
Женщины собирались вечерами вокруг церкви и пели песни.
Церковь в то время была передана архиву. Округа с директором архива и служащими дружила, хотя архив в то время проходил по ведомству НКВД.
Но мы директора этого архива очень любили. Он, нарушая инструкцию, во время войны позволял прятаться в подвалах церкви во время воздушной тревоги.
Зимой происходили кулачные бои – улица на улицу. Дрались до первой крови, лежачих не били. Дрались не зло, но обиды потом разбирали долго: кто не так стукнул, кто струсил.
* * *
О репрессиях мы не слышали, хотя улица была довольно зажиточная, я бы сказал, интеллигентная. Много было мастеровых.
Тогда разные были нравы. Детей держали в строгости и за провинности наказывали.
Вверху жил сапожник, его сын, Чижиков, был учителем физики в 8 школе. А дочь училась у мамы. Однажды девочка пришла вся в синяках.
Мать спросила ее:
– Кто же тебя так?
– Папаня.
– Я пойду к твоему папане.
– Не ходите. Это наша семья. Мы разберемся сами. Я виновата сама. Папаня мне тачал-тачал всю зиму туфли. Я пошла с Колькой Рус гулять и попала под дождь. Пришла грязная. Он меня этими туфлями и побил. В этом ничего плохого нет.
Мы, между прочим, к наказаниям относились довольно терпимо.
* * *
Ребятни было много. Играли в футбол. Покупали общий мяч. Тогда мячи были редкостью. Складывались на покупку.
Мастер колбасного дела Рус был немец, он ставил у нас колбасное производство. У него было двое детей.
Младшая дочь Верочка с подругами давала концерты и постановки. Понарошку выдавались деньги, на эти деньги продавали билеты, покупали взрослые и дети.
Рассаживались у них во дворе, народу собиралось много.
Начало.
Широкое крыльцо было сценой. Вешали занавес. И давали представление. Костюмов специальных не было, все это изобретали – старые платья, занавески, скатерти. Ставились различные пьесы – сказки с Бабами
Ягами. На улице преподавателей было много, они помогали и с текстом, и с реквизитом.
Мальчишки тоже участвовали. Некоторые стеснялись, а потом начинали завидовать и говорить: а я тоже черта с великим удовольствием изображу.
Все ребятишки  так или иначе трудились. Родители давали задание –  натаскать воду, нарубить дрова, прополоть огород. Воды натаскивали ведрами в какую-нибудь колоду.
* * *
Вокруг были сады и огороды. Выращивали овощи, морковь  редиску, огурцы, помидоры. А в садах – яблони, груши.
А еще был казенный сад, сразу за 12-м домом, он начинался на Нижне-Преображенской, а заканчивался на нашей Верхне-Преображенской. Естественно, мы считали, что нарвать там полную пазуху груш и выйти – это самое то. Лазили по садам все ребята.
За это наказывали, но подходили  по-разному. У одних срывали фуражку и отправляли матери. А вот злостного поймают – рубаху снимут, штаны снимут, а трусов тогда не носили, и выкинут тебя в крапиву. А голым по улице не пойдешь, это некрасиво. Некоторые просиживали в крапиве до вечера. Или кричали:
– Эй, Женя, иди достань штаны.

oldpenza4
Обижаться мы не обижались.
Некоторые владельцы садов, похитрее, говорили: ребята, давайте мы будем вам платить дань. Ставили  полведра или ведро падалицы к дому. Мы брали эту дань с удовольствием. После этого было стыдно лезть в сад.
А вот брать огурцы, помидоры, морковь считалось предосудительным, большим грехом. Сами  ребята считали, что это уже воровство. А вот райку нарвать и не попасться – это геройство.
* * *
Ходили на речку Пензу, на прекрасные пляжи с золотистым песком. Пенза была быстрой, мелкой, но попадались ямы. Один раз  я чуть не утонул. Пошел с мамой, бухнулся с кораблем, но я уже немножко плавал. И быстрое течение затащило меня под мостки. Вытащили меня оттуда чуть живого.
Мы делали корабли. Специально искали сосну и из коры вырезали корабли с парусами.
* * *
Тогда интересное было время. Например, Московская имела один-единственный светофор наверху, где магазин Будылина. На другой стороне сидел милиционер в круглой будке. Когда какая-нибудь пролетка поднималась по Московской, милиционер выходил и переключал светофор на красный свет, переключатель был на столбе. Тот, кто в пролетке подъезжал и кланялся. Милиционер опять выходил и включал зеленый. Это был ритуал.
А если две пролетки разом – с Московской и от Верхнего гулянья – это было событие. Машины были редкие, ездили по Московской, по Кировской.  А уж на нашу Преображеннскую улицу если заезжала какая-нибудь телега, вся улица выходила смотреть – кто приехал. А на машине – тем более.
* * *
Церковные праздники в то время запрещались, но дома всегда делали Пасху, пекли куличи. Особенно по праздникам любили печь пироги: с капустой, с горохом, с гречневой кашей.  Делали колбасы – набивали кишки тоже гречневой кашей.
Советские праздники тоже отмечались пирогами. В каждом доме две-три печи, с утра все дымят, и улица пахнет пирогами.
Обязательно вывешивали флаги.
Например, Бибикова всегда стучала соседям:
– Забыли? Сегодня 7 ноября, повесьте флаг.
Так что следили друг за другом, считали, что нужно праздновать обязательно. Продавали специальные флаги, древко было красное. В дни траура тоже вывешивали флаги, только с черной лентой: 22 января в день смерти Ленина, в день убийства Кирова.
На праздники выпивали.
Но я хочу сказать, что мы, ребятишки, видели редко, чтобы мужчины выпивали у нас на глазах. Не было такого, чтобы они вышли пьяные играть в городки, в лапту. Женщины таких не допускали.
* * *
В магазин нужно было бежать к двум местам – к Будылину или к Кузьмину. Это  главные магазины. Здесь же, рядом с Будылиным, был продуктовый. На углу Гоголевской была еще лавка, она торговала всем – хлебом, керосином. Прежняя владелица этой лавки работала там продавцом, жила в соседнем доме. Вечером к ней приходили на дом.
– Мать спички просит.
– Деньги прислала?
– Нет, просит записать.
Она выходила, давала спички, соль. Ходить к ней можно было только дотемна.
* * *
Газеты выписывались обязательно в каждом доме. Считалось, что это необходимый порядок. Выписывали или складывались все, а прочитав, отдавали курильщику. Газету «Сталинское знамя». «Известия» очень любили. «Правду» выписывали партийные.
Был уличный комитет, который летом проводил воспитательную работу. Кого-то из грамотных людей заставляли делать политинформацию. Глядишь, человек 20 сидит, слушают. Задают вопросы. Особенно волновал вопрос, как у нас дела с Германией. Чувствовал народ, что война будет.
* * *
В садик я ходил один год. Это красивое здание на углу Кирова – Горького. В таком же стиле рядом стояла небольшая часовенка с куполочком. Она принадлежала жившей на нашей улице в 12-м доме женщине. Она торговала там иконным маслом. И иногда керосином.
В этом здании и был садик: первая дверь – младшая группа, вторая дверь – старшая.
Потом я заболел, зиму пробыл  дома. А тут уже началась школа. В 1936 г., восьми лет, неграмотный, я пошел в 1 класс.

При оформлении  использована работа Г. Балашова

Прочитано 4060 раз

Поиск по сайту