Виктор Сюлин Май 1946 г. Кёссег, Венгрия
Прибыли мы в Сталинград в первой декаде июня. Фронт шел где-то в излучинах Дона, но самолеты уже бомбили и Сталинград.
Мне повезло: в поезде я оказался в одном купе с фронтовиками. Один, Рудьков, был из Белоруссии, а другой, Рыжков, из Омска. В Сталинградском облвоенкомате всю нашу команду направили по райвоенкоматам.
Мы втроем попали в Дубовский район, что западнее Сталинграда, а оттуда нас направили в запасной офицерский полк, на левый берег Волги, в село Рахинку, где в небольшой лощинке с несколькими дикими грушами размещались штаб и землянки для личного состава.
В запасном полку распорядок дня был такой же, как и в училище, и в любой другой части. Мы втроем позавтракаем – и на реку Ахтубу загорать.
А там были бахчи, в основном помидоры, как-никак подспорье к обеду. А кормили нас плохо – постным рисом. Товарищи говорили: в столовой бери соль и помидоры сильно соли, чтобы не было расстройства желудка.
Пока мы находились в Рахинке, несколько раз приезжали «покупатели» – представители фронтовых подразделений, где не хватало командных кадров. Приезжали из частей, в которых командиры взводов, командиры батарей были ранены или убиты, и им взамен нужны были офицерские командные кадры.
Не знаю, сколько бы еще продлилась наша монотонная жизнь, если бы самолеты фашистов не стали делать налеты на Сталинград и его пригородные районы. И был дан приказ: запасной офицерский полк эвакуировать в глубокий тыл, за Астрахань.
В конце июня 1942 г. полк двинулся по реке Ахтубе. Мы шли, словно стадо баранов. Командир полка (фамилию я не помню) был грузин по национальности в звании майора, он очень хорошо владел верховой ездой. Шли километров по 40 в день, делали привалы на берегу Ахтубы, спали где и как придется.
На второй день пути нас обстреляли немецкие «мессершмитты». Они часто безнаказанно залетали на левый берег Волги и гонялись за каждым замеченным ими живым существом. Поэтому командование решило совершать марш в ночное время, чтобы избежать потерь.
Днем мы отдыхали в кустах на берегу Ахтубы, стирали белье, портянки, купались, а ночью шли. Помню, один раз ночью проходили через бахчу с арбузами. И каждый, раскатав скатку, заворачивал в шинель арбуз. И с таким грузом шли до привала, намеченного командиром полка.
Не знаю, сколько бы еще продолжался наш путь в таком духе, если бы не была получена телеграмма направить нас в Красный Яр (это 50 км за Астрахань), чтобы там принять пополнение и организовать им обучение по программе бойца-артиллериста. Выбор пал на моих друзей, Рудькова и Рыжкова. Они, конечно, настояли, чтобы третьим с ними был и я.
* * *
Нам выдали на трое суток сухой паек: по-моему, консервы, фасоль и кабачковую икру, хлеб, пшено, сахар, махорку, чай. И мы пошли втроем пешком.
Нам показали по карте станцию Эльтон (известную мне, как и всем, по школьным географическим воспоминаниям: «Эльтон и Баскунчак – места добычи соли»).
Идя к Эльтону, мы встречали массу беженцев. Добрались до него в пыльный летний вечер. Пыльная станция, широко разбросанные пыльные домишки, пыльная степь. И где-то вдали, на горизонте, поблескивает соленое озеро. На путях пусто, только один эшелон редакции фронтовой газеты Юго-Западного фронта.
Я никогда не забуду Эльтон и того ощущения пустыни – наверное, потому, что видел все это впервые. Тот тихий и не примечательный никакими событиями вечер в Эльтоне, перед тем, как двинуться в Астрахань, показался мне самым печальным в начинающейся моей жизни.
Поезда шли до Балатона. Нам пришлось заночевать в душном, плохо убранном вокзале, а утром налетели «мессера», сбросили несколько бомб и обстреляли из пулеметов. Но я и сам уже слышал в пути разрывы бомб и свист пуль, и мои товарищи были обстреляны в настоящем бою.
На следующий день мы сели в товарный поезд, следовавший до Астрахани. В Астрахани сошли с поезда, спросили дорогу до Красного Яра и отправились пешком – поезда туда не ходят.
В пути нас застал вечер. На полянке, недалеко от дороги, стояла копна сена, и мы решили в ней заночевать. Утром встали – рядом с копной небольшой участок картофеля. Мы накопали на варево.
А недалеко была река. Мы умылись. Берег крутой, наверху виднелось несколько мазанок. К берегу причалила лодка, приехали рыбаки. Товарищи послали меня узнать: не продадут ли они рыбы. Те в один голос ответили: «Откуда у нас рыба?» – и поднялись по ступенькам на берег.
Я подошел к лодке. В середине у нее вроде ящик, он же служил и сидением. Я поднял одну доску и обомлел – я в жизни не видел такой большой рыбы и так много.
Я позвал товарищей. Мы взяли три или больше крупных сазана и карпа, положили в вещмешок. А в судака, через жабры, воткнули палку, и через плечо – он чуть-чуть не доставал до земли.
Дошли до первой деревушки, спросили у женщины ведро, из рыбы с картофелем сварили уху. Какая жирная была рыба! Очень вкусная получилась уха!
* * *
Наконец-то мы добрались до места назначения и приступили к своим обязанностям. Здесь было около 40 человек бойцов. Большинство необстрелянные, моложе меня на год, на два. Но были и те, кто видел фронт и отлежал в госпитале, и были кто под бронью. Были не только артиллеристы, но и танкисты. Все они где-то прошли курс обучения.
Старшим у нас был лейтенант Рожков.
В команде был один младший лейтенант.
Его Рожков спросил: «А вы откуда?» – «Курсант Ухматов из Ульяновского училища», – буркнул он, еще не привыкший к тому, что у него в петлицах привинчено по красному кубарю, и тут же покраснел, переживая за свою ошибку.
Рожков приказал ему построить личный состав. На скорую руку познакомились с каждым и распустили до утра. Утром, как всегда, подъем, физзарядка, туалет, завтрак и занятия. Разбили всех на группы. Дали каждому занятия: кому матчасть пушки, кому винтовки, кому артстрельбу.
Мне досталась строевая подготовка: какая рука и какая нога идет, правильно скатать шинель, правильно подпоясать ремень, правильно одеть пилотку и расправить складки гимнастерки.
С особым вниманием я объяснял молодежи, как намотать правильно портянки, без складок и морщин. Для солдата, особенно пехотинца, наматывать портянку – это целое искусство, причем немаловажное. Плохо намотанная портянка – это нога, стертая в кровь.
Это ЧП, когда активный штык, сам по себе, без воздействия противника, превращается в обезноженного человека. Вместо того чтобы шагать и нести противотанковое ружье, ручной пулемет, опорную плиту миномета, его самого нужно грузить в санитарную летучку.
Такая жизнь продолжалась недели полторы, где-то до половины первой декады июля 1942 г. Потом приехали «покупатели», стали вызывать всех по списку и проводили с каждым индивидуальную беседу. И мои друзья, как уже обстрелянные и побывавшие на фронте, были записаны в дивизионную артиллерию.
А я, поскольку считал себя плохо подготовленным, был записан в противотанковую артиллерию. Нам дали направление в штаб Сталинградского фронта.
Виктор Сюлин Осень 1945 г. Клямм, Австрия
Мы снова своим ходом двинулись до станции Астрахань-2. Здесь я первый раз в жизни увидел верблюдов, причем такое большое количество: здесь были взрослые, маленькие и побольше, не только серые, но и белые. Они так здорово переплывали водную преграду.
Дальше мы встретили отару овец, и у чабана (по-пензенски, пастуха) за пачку чая купили на выбор барана, которого у первой же мазанки закололи и освежевали. Половину оставили хозяйке, половину, хорошо присыпав солью, сложили в вещмешки. И с таким хорошим харчем мы добрались до штаба Сталинградского фронта. До Эльтона доехали на товарном поезде, а от Эльтона до Сталинграда – попутными машинами.
* * *
Штаб фронта находился на левом берегу Волги, но мы этого не знали и переправились на правый – в Сталинград.
Переправлялись мы через Волгу вечером. Пятна пожаров становились уже совсем красными на черном вечернем небе. Самоходный паром, на котором мы переезжали, был перегружен: на нем было пять машин с боеприпасами, рота красноармейцев, несколько девушек из медсанбата. Паром шел под прикрытием дымовой завесы, но переправа нам казалась очень долгой.
Переправились благополучно. Еще у берега нас встретил удручающий запах чада, горелого железа и еще чего-то такого. Было во всем этом что-то невыразимо тяжелое. В каких-то развалинах переночевали. На утро поехали на левый берег Волги искать штаб Сталинградского фронта.
Подошли к пристани. Нужно было ждать возвращения баржи, она только что отошла от берега. А с раннего утра снова началась бомбежка. На берегу спрятаться было некуда, мы сидели и ждали, когда же это все кончится. Бомбежка продолжалась около часа.
Наконец подошла баржа. Мы на ней за 40 минут добрались на левый берег. Враг вовсю бомбил, земля под ногами то сильнее, то слабее содрогалась от разрывов. Штаб нашли нескоро, на берегу, у леса, на юго-восточной окраине города – напротив, если мне не изменяет память, местечка с названием Бекетовка.
Штаб работал полным ходом. Под землей стучали машинки, бегали люди, звонили телефоны. Нас встретили представители тех частей, куда у нас были выписаны направления. Мы распрощались с товарищами, и старший лейтенант, оказавшийся начальником штаба, повел нас в расположение части. Со мной прибыл еще младший лейтенант, грузин (фамилии не помню): черный, высокий, с большим с горбинкой носом.
* * *
Часть, в которую мы попали, была расположена на острове или полуострове между Старой и Новой Волгой. Называлась она 330-й отдельный противотанковый дивизион 45-миллиметровых пушек. Пушек было 4 штуки, то есть одна батарея, и личного состава было на одну батарею.
Дивизион отходил с боями от Крыма, в боях потерял орудия и тягачи – трактора «Комсомолец». По дороге к Сталинграду набрали коней, и стал дивизион не на механической, а на конной тяге.
Наутро я принял взвод – две 45-миллиметровые пушки и расчеты в полном составе, 14 человек. Почти все они были обстреляны, побывали в боях. У некоторых были на груди и боевые награды. Меня радовало то, что командиры орудий и возрастом постарше меня, и опыт в борьбе с танками имели. Обстреляны были и наводчики.
Снова жизнь началась по военному распорядку. Подъем, зарядка, туалет, завтрак и по составленному штабом дивизиона расписанию занятия.
Когда Сталинградский фронт получил задачу остановить фашистов, не допустить прорыва врага к Волге, то городской комитет обороны принял постановление о сооружении оборонного рубежа силами строительных организаций за счет мобилизации всего трудового населения.
Это постановление коснулось и нашего дивизиона, и весь его личный состав работал на укреплении острова. Рыли противотанковые рвы, траншеи, окопы и огневые позиции, блиндажи, доты. Работали от темна до темна.
Мне и в начале войны, в 1941 г., приходилось окапывать берега Суры от Грабово до Проказны, но там была не прифронтовая полоса, а глубокий тыл. А здесь приближался фронт, и кроме строительства оборонных сооружений строили мосты и переправы через Волгу.
Болели руки, на ладонях были мозоли. Но было сознание, что надо работать и, если враг прорвется на остров, дать ему достойный отпор. На остров по ночам буксиры подвозили баржи, груженные боеприпасами, подплывали и пароходы. Тяжелые ящики со снарядами, минами, гранатами и патронами приходилось и нам выгружать, прямо на берег. Здесь же невдалеке был и склад: боеприпасы укладывали под осокорями и ветлами, укрывали ветками, даже заметно не было.
По всему острову пролегали траншеи, окопы. Среди кустов и зарослей стояли блиндажи, наблюдательные пункты. В нескольких местах были установлены и укрыты пушки.
Располагались на острове и зенитчики. Враг нет-нет да и обстреливал остров. Но склад с боеприпасами они не задевали: конечно, они о нем не знали.
