Самое читаемое в номере

От Харькова до Сталинграда: воспоминания солдата, которому везло

A A A

О том, что отец моего товарища Владимира Черанёва, Иван Петрович Черанёв (1918-2013), оставил воспоминания о войне, я узнал случайно.
«Отец прошел Сталинград и остался жив. И у него есть воспоминания. Он написал их, вернее, надиктовал в 2005 г., ему было 87 лет».
Мне удалось уговорить Владимира Ивановича прислать воспоминания отца. И сегодня «Улица Московская» публикует их практически без сокращений.

cheranev

 

На обороте надпись: Черанёв Иван. Сталинградский фронт. Сентябрь 1942 г. Подготовка к выступлению перед личным составом роты перед выполнением боевой задачи. Принят в кандидаты ВКП(б).


 

Перед началом Великой Отечественной войны я служил в 13 отдельном батальоне охраны в городе Балаклея Харьковского военного округа. Рядом дислоцировался артиллерийский полк и склады с артиллерийскими снарядами, обнесённые колючей проволокой. Вот мы их и охраняли.
В июле 1941 г. нас, пять человек, назначили сопровождать эшелон с боеприпасами, направляемый в Прибалтику. Доехали мы до станции Гоголево, не доезжая до города Киева одну остановку, и застопорились, поставили нас на запасной путь.
В Прибалтику составы уже не идут, там немцы. Фашист-ские войска оккупировали территорию. Продовольствие (сухой паёк) у нас кончилось. Два дня мы питались вместе с ранеными, которые прибывали в эшелонах с линии фронта.
Но потом, узнав, что мы не раненые, в «пайке» нам отказали. Оставались голодными. Прилетали немецкие самолёты, обстреливали эшелон и нас. Мы выбегали в поле, лежали, прижавшись к земле. Но стервятники обстреливали и лежащих. Пули ложились прямо у виска. Было страшновато, даже жутко. Чудом уцелели.
Наконец, наш эшелон отправили в обратный путь. Не доезжая одну остановку до города Харькова, наш эшелон опять застопорился. Стоим сутки, пошли вторые, а мы голодные. Есть хочется. Вдвоём зашли в одну хату. Попросили, чтобы дали что-нибудь поесть.
Нам говорят: «Оставайтесь у нас насовсем, и мы будем вас кормить. Наши мужья погибли на фронте. Вот вы и будете вместо них». Мы ушли. Через некоторое время ещё раз зашли. Уговорили. Налили нам по тарелке борща.
Мы только стали есть – раздался гудок паровоза. Мы выскочили из хаты, и бегом догонять эшелон. Оставалось метра два до состава и... не успели. Поезд ушёл.
Пошли к начальнику станции, сказали так, мол, и так. Он сказал: «Скоро будет товарный поезд, на нём и доедете до Харькова». Доехали до Харькова. Я обратился к коменданту и всё ему объяснил.
Комендант мне пригрозил трибуналом, назвал дезертиром и сказал: «Уходите, чтобы я вас больше не видел». Пошёл я в зал вокзала. Всё забито народом, ногу поставить некуда. Вот тут я подумал, что всё-таки борщ надо было поесть, ведь столько суток прошло без еды.
Ночь. Сил нет даже стоять. Решил лечь и хоть чуть-чуть поспать. Лёг, растолкав лежащих на цементном полу, и уснул. Просыпаюсь: утро, светло. Проснулся и рядом лежащий. Смотрим друг на друга и глазам не верится. Оказалось, что это начальник – старший нашей команды. Положение было спасено. Эшелон был сдан в надёжные руки, и мы благополучно вернулись в свою воинскую часть в город Балаклею.
* * *
Август 1941 года. Я продолжаю нести службу. Только что заступил на пост. Стою с винтовкой у ноги. И вдруг меня снимают с поста. Не понимаю: зачем и за что? Тут я вспомнил угрозу коменданта, назвавшего меня дезертиром, и подумал: «Не миновать беды».
Поставили нас в строй – человек сто из нашей и из соседней части. Выдали нам новое обмундирование, бельё, сапоги, вместо ботинок с обмотками. Командир части капитан Гуняга даёт напутственное слово: «Поедете выполнять очень важную ответственную задачу».
Посадили нас на машины, и мы поехали. Около города Полтавы нас высадили, дальше мы шли пешком несколько километров и зашли в лес. Здесь, кто как смог, расположились на ночлег. Пошёл дождь.
Я лёг под ель. А дождь всё сильнее и сильнее. Думаю, шинель новая – не промокнет. Утром проснулся весь мокрый. Раздалась команда: «Строить землянки в два наката». Начали строить. Завтрак для нас был после полудня.
Нужно было выкопать котлован, заготовить брёвна. Вырубали деревья в красивой роще, таскали брёвна на себе за полтора километра. Местные жители возмущались: «Зачем губите природу?» Да, губили природу. Жалко было. А что поделаешь, другого выхода не было. К середине второго дня землянки были готовы.
Над нами пролетали немецкие самолёты, нас пока они не трогали. Пока. Летит очередной немецкий самолёт. Один парень кричит: «Ребята! Смотрите, что-то выпало из самолёта». Через несколько минут раздался мощнейший взрыв тяжёлой бомбы, сброшенной с самолёта на станцию Полтава, а потом началась бомбардировка города Полтавы. Жители покидали город. Настало время и нам оставлять Полтавщину, дабы не оказаться в окружении.
На машинах проезжаем по городу. В городе пустынно. На улицах валяются убитые кошки и собаки, на обочине раненая корова, истекающая кровью, жалобно смотрит на нас.
И вот мы уже в лесном массиве. Идёт дождь. На дороге грязь, машина пробуксовывает, а потом останавливается: кончилось горючее. Идём по обочине. По нужде заходим в лес, а там белым-бело от фашистских листовок. На каждой листовке – пропуск на неограниченное число людей, приглашающих перейти на немецкую сторону. Мы использовали их после отправления нужды.
Добрались мы на своих двоих до города Валуйки. Разместились, похоже, на территории школы. На второй день меня назначили в караул на окраине города, в пустом домике. Оказалось, что из всего состава караула я остался один. Начальник караула покинул помещение, разводящего нет, часовых всего один – это я.
И вот я стою на посту. Холодно. Моросит дождик. Я продрог. Вижу, идут двое. Я командую: «Стой, кто идёт?» Отвечают: «Свои». – «Пропуск!» – «Без пропуска свои». – «Стой, стрелять буду!»
В ответ слышу: «Ты, парень, не ерепенься. Мы вышли из окружения. Наш полк разбит, город Киев сдан немцам. Нас осталось только двое. Если не пропустишь, мы тебя застрелим, у нас пистолеты, а ты пока с винтовкой провозишься...»
Я их пропустил, тем самым нарушил Устав, за что должен быть строго наказан. Вступать в огневую схватку было бессмысленно, сила не на моей стороне, да и стрелять в своих отступающих бойцов рука не поднялась бы... Переживания были тяжёлые.
Утром пошёл в штаб полка, чтобы доложить о случившемся, и готовился идти на гауптвахту.
Смотрю – передо мной тот самый, что говорил: «Не ерепенься, парень». И представился мне, рядовому: «Старший лейтенант Фасоля Сруль Пинович. Иди, не переживай, не волнуйся. Всё в порядке. Ты поступил правильно, иначе было нельзя».
* * *
1942 год. Наша воинская часть в городе Сватово Харьковской области. Несём службу по охране штаба Юго-Западного направления.
Построили наш батальон. Переобмундировывают во всё новое, готовят к отправке на передовую. И вдруг называют фамилии 10-12 человек, включая меня, и оставляют для охраны опергруппы Юго-Западного направления.
Это был май 1942 года. Наш батальон в составе полка пошёл в наступление на Харьков и весь погиб. Остался в живых только один – рядовой Головко. Он был ранен, пуля прошла через левую щёку, задела нос. Его подобрали на поле боя. Спасли! Вот он единственный вернулся в часть.
Позже я случайно услышал по радио: «Без вести пропавших – 70 тысяч человек». Головко рассказал нам, какой это был страшный бой, и наступление наших провалилось.
* * *
Июнь-июль 1942 года. Место дислокации нашей части – город Россошь Воронежской области. Размещаемся в палатках во фруктовом саду.
4 июля меня назначили патрулём с 24.00 до 4.00 следующего дня. Место патрулирования – от сада до деревни по балке, расстояние – 500-600 метров. Ночь светла, постоянно летают немецкие самолёты, по ним стреляют трассирующими пулями. В небе – светящиеся бомбы-фонари. Наступает рассвет. Я заканчиваю патрулирование, пытаюсь зайти в палатку.
В это время слышна стрельба и грохот танков. Один старшина кричит: «Уличные бои!», второй: «Учебные занятия. Спи!»
Разбудили командира роты. Он даёт команду: «В ружьё!» Даёт команду о снятии постов и о порядке отхода. Сержанту Сергею Стаценко и с ним рядовому – вооружиться гранатами и взорвать склады с боеприпасами, даже если это будет стоить жизни. А мне приказал сжечь все документы штаба и отходить по балке. И показал рукой в каком направлении.
Я развёл костёр, разрывал личные дела командиров и начальников, бросал в огонь, горят плохо, стрельба усиливается, слышен гул самолётов. Всё, что осталось, кладу на костёр и бегу в указанном мне направлении. На пути оказалась машина с белым хлебом. Шофёр говорит: «Возьми хлеба». Я не стал брать, думал, что это будет мародёрство.
Видимо, хлеб предназначался для доставки в магазин, но там уже были фашисты. Километра через два нас собралось человек двадцать, у одного – булка хлеба, взятая из той машины. Разделили по кусочкам.
Над городом появились два наших «кукурузника». Один был сразу же сбит, второй улетел.
А как создавалась обстановка в городе? Ночью был высажен десант, светящиеся фонари бомбы хорошо указывали им место приземления. Теперь мы спасались кто как мог. А наш парикмахер бросил оружие в кусты, захватил бритвенный прибор и ползком через огороды. Через некоторое время мы услышали два мощных взрыва. Это те двое, вооружённые гранатами, взорвали склады с боеприпасами и сами погибли.
Поднялись мы на небольшой бугорок к избушке. Хозяйка вынесла молоко и всем нам налила по кружечке. Появился незнакомый старшина и говорит: «Куда вы идёте? Надо не туда, а туда». И показывает на запад. Через некоторое время в него попала пуля, прямо в голову, и он замертво упал. Это был провокатор, и он получил своё.
Дней пять мы отходили и добрались до переправы реки Дон. Народу видимо-невидимо. Паром один, маленький. Двое суток коротали, ждали, когда дойдёт очередь до нас. Но очередь шла очень медленно. И вот наш командир каким-то чудом договорился, и нас перевезли вне очереди.
Утро. Солнце пригревает. А сил нет. За всё время отступления я съел только два яйца, купленные за 30 рублей, больше денег не было. На противоположном берегу Дона лежит убитый солдат, белая рубашка на нём вся в крови. Я позавидовал ему. Ведь он спит спокойно. Мне бы так уснуть и спокойно спать.
И вдруг подходит машина ЗИС-5. Подаётся команда: «На машину!» Я не могу подняться. Товарищи помогли. Да и другие были в таком же состоянии и помогали друг другу.
Доехали до Белой Калитвы, в голове – слова из популярной в наше время песни: «Вспоминает враг с тоскою бой под Белой Калитвою». Я подумал: тосковать не нам. Надо набираться сил при любых условиях. И вдруг нам дают по два сухарика, кусочку сахара и селёдку. А потом принесли кипяток. Подзаправились. На душе стало веселее.
12 июля 1942 года прибыли в Сталинград. Наш батальон разместился в школе на углу улиц Рабоче-крестьянская и Баррикадная. А в городе так всё прекрасно, никаких признаков войны. Женщины идут строем и поют: «А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Пускай поёт о нас страна!»
* * *
В конце июля нашему подразделению зачитали «Приказ 227. Ни шагу назад». После того как мы разошлись, многие отправились в курилку. Я-то всю жизнь некурящий, поэтому не видел, что там происходило.
Солдаты, естественно, обсуждали и комментировали этот приказ. Кто-то с отчаянием  сказал: «Да разве его (немца) теперь остановишь!» А кто-то «стукнул» на него начальству. Трибунал приговорил его за панические настроения к штрафбату.
Был еще эпизод, когда боец, дежуривший на кухне, похитил 2 килограмма сливочного масла. Трибунал приговорил его к расстрелу, который заменили штрафной ротой.
* * *
23 августа 1942 года в небе появились фашистские самолёты. Их много, шли эшелонами, по 40-50 штук. Стали бомбить город, одни отбомбятся, затем другие, и так эшелон за эшелоном, бесконечно.
Город горит, повсюду бушует пламя. А с нашей стороны никакого сопротивления. Ни один истребитель не поднялся в воздух, ни одного артиллерийского залпа, даже выстрела.
Нашу роту направили на тушение ватной фабрики. Водяная система разрушена. Нашли одну ёмкость, наполненную водой, подтащили пожарный насос, и давай качать, заливая большие кипы ваты размером 5х5х4. Но толку мало: в одном месте заливаем, в другом снова горит. Вода в ёмкости закончилась, а в водопроводе её не было. Пожар не погасили. Город весь в огне.
Командир командует: «Рота, становись!» Все стали в строй, и я слышу: «Черанёв, выйти из строя!» Я вышел. «Идите вон туда, в распоряжение помощника коменданта фронта».
Я пошёл в подземелье. В нём много кабинетов, в них размещается штаб Сталинградского фронта. Многих генералов мне пришлось видеть, но я в лицо не знал никого, а вот Хрущёва и Маленкова узнал сразу.
Передо мной была поставлена задача – бегать из подземелья на гору (по лестнице) к цирку и доставлять донесения туда и оттуда, и днём, и ночью, без сна и без еды.
Через 5-6 дней приходит командир роты и спрашивает: «Черанёв, ты что тут делаешь?» Я объяснил, что выполняю его приказ, отданный мне после тушения ваты. Он совсем забыл про это. Потом спросил, ел ли я что. Я ответил, что все эти дни я ничего не ел. Он сказал, что мне принесут еду.
И, действительно, принесли полведра манной каши. Появились два наших командира. В это время звонок сверху: «Срочно за донесением!» Я побежал. Возвращаюсь с донесением, а мне говорят, что кашу мне оставили. А каши на дне ведра – всего две ложки.
Сталинград немцы продолжают бомбить. Сначала бомбили зажигательными бомбами, а потом тяжеловесными. Весь город в огне. Неподалёку было высокое кирпичное здание, пламя пылало из всех окон на всех этажах. А я думал, что кирпичные здания гореть не будут, а только деревянные, которые были сплошь и рядом.
Медсестра, которую звали Любой, заметила, что я хожу прихрамывая: «А ну разувайся». Я снял сапоги, которые были меньше моего размера. Ноги мои все в кровяных мозолях, даже на портянках кровь. Медсестра сказала: «Ложись». Обработала мои ноги и чем-то смазала: «Двое суток тебе надо лежать». Я заснул, спал долго-долго. А когда проснулся, на ногах моих мозолей не было. Зажили.
* * *
Затем мне поручили доставлять донесения на левый берег реки Волги и обратно. Приходилось перебираться через реку на чём придётся, но в основном на пароме, постоянно подвергаясь опасности, ибо немцы не переставали бомбить и обстреливать переправы. Было немало жертв, даже паромы с людьми уходили под воду.
Вскоре перебираться через Волгу стало уже невозможно. Как поётся в песне Александры Пахмутовой, «кипела волжская вода». Но вода не только кипела, но и горела. Нефтехранилища были разрушены, нефть стекала в Волгу, а при разрывах бомб и снарядов загоралась. Огненное пламя плыло-двигалось по течению реки.
На левый берег переправили человек пятнадцать раненых. Подошла машина ЗИС-5. Раненые стали подниматься в кузов. Тяжело им было. Я стал помогать им садиться в кузов машины.
Один солдат мне сказал: «Да сними ты вещмешок, он же мешает тебе». Я снял его и положил в развилку сосны. Всех раненых посадили в машину, и она тронулась в путь.
Я хотел взять вещмешок, а его нет. Кто-то из раненых его забрал. В нём было: суточный паёк, плащ-палатка, котелок, ложка и плитка шоколада, выданная мне взамен махорки, причём единственный раз.
Вернулся я в роту, доложил старшине. Много пришлось пережить, пока появился у меня котелок, ложка, плащ-палатка и вещмешок. А шоколадки больше не выдавали.
* * *
На фронт приезжали артисты и выступали перед солдатами, но мне ни разу не пришлось слушать их выступления и видеть их. Но зато я переносил баян из землянки в землянку выдающегося композитора Марка Фрадкина, и в каждой землянке он играл на баяне и пел свои замечательные песни. Это были счастливейшие минуты моей жизни.
А однажды я получил посылку от ученика 4 класса Бори. В ней был кусок туалетного мыла и носовой платок. Мой товарищ Сергей, с которым мы ели из одного котелка, сочинил стихи:


После сна иль после боя
Чистой вымоюсь водой
С туалетным мылом, Боря,
Подаренным мне тобой.
А на привале под кусточком
Я вытру пыль с лица
Подаренным тобой платочком...


Эти стихи я послал Боре, поблагодарив его за посылку. К сожалению, автора этих стихов не стало. Он погиб в боях при наступлении на Харьковском направлении.
В Сталинграде шли жестокие бои. Расстояние между нами и немцами было равно толщине потолка, так сообщило радио. Мы продолжали охранять штаб фронта, только теперь он был в другом месте. Несли потери. Погиб мой земляк из Кировской области. Мне поручили написать письмо его родителям. Я написал, описал его боевые подвиги.
2 февраля 1943 г. бои закончились. Мы отправляемся на охрану штаба Центрального фронта. По дороге ведут пленных, их колонна растянулась на несколько километров. Пленных было, как тогда сообщали, 92 тысячи человек.
Наша колонна движется на новое место дислокации. Вдруг останавливаемся. Впереди справа рассредоточился стрелковый полк. Враг бомбит. Тяжёлая бомба падает в центр рассредоточения полка. Большая воронка, вокруг неё много убитых и раненых. Я подхожу к раненому. У него разорвано плечо. Он кричит: «Помогите, спасите, у меня дома четверо детей!»
Я побежал к машине, снял с кузова сиденье-доску, подбежал к раненому. Положили его на доску, дотащили до машины, открыли дверь и положили его на лавку. Он продолжал стонать, а женщина, сидевшая напротив, подняла крик.
А наша колонна двинулась вперёд. Я отстал. А потом доехал на случайной машине. Сильно поморозил руки, когда на доске несли раненого. Долго их оттирал-растирал.
Приехали в город Курск, затем в Слободу. Там охраняли командующего Рокоссовского. Враг бомбил. Одна бомба попала в дом Рокоссовского, но его в это время в доме не было.
15 июня 1943 г. мне вручили медаль «За оборону Сталинграда» и присвоили звание старшина.
А 2 июля, после расформирования нашей части, меня направили в военное училище лётчиков, потому что я перед войной окончил аэроклуб и имел звание пилот.
2 февраля 2003 г., когда отмечали 60-летие победы в Сталинградской битве, мне вручили медаль «Победа в Сталинградской битве» с удостоверением «60 лет победы в Сталинградской битве». Это для меня очень дорогая награда.
Иван Черанёв, 2 марта 2005 г.

Прочитано 1026 раз

Поиск по сайту