×

Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID: 428

Образ «Другого»: Россия и мир

A A A

mspi aРегиональный семинар Московской школы политических исследований прошел в Пензе 15 марта 2013 г. Одним из экспертов, выступивших в этот день в здании бизнес-инкубатора «Татлин», был Андрей Захаров – главный редактор журнала «Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре». Он рассказал пензенцам о том, как Россия и остальной мир воспринимают друг друга. Тема его выступления – «Образ «Другого»: Россия и мир».

Зеркала и отражения
В Российском государственном архиве древних актов есть инструкция, которую в 1569 г. дьяки выдали русскому послу в Турции – боярину по имени Лука Новосельцев. Выдача этого документа была сопряжена с конкретным историческим событием.
Наш царь Иван IV только что принял новый для себя титул царя. И московские дьяки-дипломаты не без оснований ожидали, что смысл этого шага заинтересует иностранцев.
Предвидя такой случай, они выдали послу предписание. Оно гласит: «А если спросят про царское имя, почему государь наш царем зовется, то надо молвить: «Я человек молодой, того не ведаю, почему наш царь себя царем зовет. А кто mspi3

захочет про то проведать, пусть едет в наше государство и там, приехав, все и проведает».
Это любопытное стремление из любого пустяка сделать государственную тайну сопровождает русских людей с самого начала активного общения России со всем миром. Оно не оставляет нас и поныне.
За этим фактом должно стоять что-то важное. Это подтверждается феноменальной живучестью представлений о том, что наша страна в любой период своей истории была окружена врагами, которые не просто выведывали и вынюхивали, но и активно злоумышляли против Отчизны. Такой навязчивой шпиономании мы не найдем ни в одной другой европейской стране.
В замечательном сочинении «Сказание иностранцев о Московском государстве» Василий Ключевский перечисляет то, что более всего шокировало и раздражало дипломатов, приезжавших в Россию в XVI-XVII вв. Самыми сильными впечатлениями считались скрытность, потаенность, секретность, которые сразу бросались в глаза.
Ключевский пишет: «Известно, с какой подозрительностью смотрели люди Московского государства на заезжего иностранца. В его старании узнать положение их страны они всегда подозревали какие-нибудь коварные замыслы, а не простую любознательность. Многие иностранные писатели жалуются и признаются, что от самих русских немного можно было добиться верных сведений об их отечестве.
Иностранные послы жалуются на двуличность и бесцеремонность московских дипломатов, на их непостоянство и легкость, с которой они давали и нарушали обещания. Если их улучали во лжи, они не краснели и на упреки отвечали насмешкой. Отличаясь такими качествами, московские думные люди могли бы называться ловкими дипломатами, если бы в равной степени обладали другим необходимым для этого условием – знанием политических дел Европы. А это знание у них было крайне бедным».
Отмеченное невежество не было случайностью. Скорее всего оно создавалось фундаментальными особенностями молодого Московского государства с внешним миром.
На первый взгляд, это выглядит довольно странным, потому что взаимный диалог и нежелание познавать соседа – это вещи, которые сложно совмещаются друг с другом. Однако в нашем случае было именно так.
Бывают диалоги, когда мы не желаем учиться у собеседника, усваивая у него те или иные полезные навыки, но, напротив, стремимся к максимальной непохожести на него, отстраняемся и отгораживаемся, всячески подчеркивая и культивируя свои особенности и отличия. В этом случае диалог получает особую нагрузку и превращается в специфическую процедуру.
Именно в таком качестве российская власть из века в век использовала европейских соседей. Европа стала нашим «Другим», причем довольно оригинальным.
Это было отражение, в которое мы вглядывались не для того, чтобы походить на него, но с совершенно противоположной целью – желанием отталкиваться, отторгать и выстраивать себя по-иному.

mspi
Причины неприятия
В XVII в., завершив прием послов европейских католических государств, русские цари обязательно мыли руки в специальной чаше. Иностранцы, естественно, обижались на них и платили аналогичной монетой.
Россия тоже стала для Европы «Другим», причем «Другим» того же самого типа – образцом, на который походить не хотелось, от которого хотелось отгородиться и оттолкнуться.
Когда на Западе размышляли, является ли Россия европейской страной, это не было просто темой праздных разговоров или салонных бесед. Это принципиальный вопрос. От него зависят такие практические вещи, как вопрос выстраивания системы европейской безопасности.
Европейский статус русских ставился под сомнения из-за того, что их религия казалась странной. С одной стороны, это, безусловно, христианство. С другой стороны, это христианство какое-то странное, особенное, заметно отличающееся от религии европейских народов.
Европейцев смущали и повседневные привычки российской жизни, тот комплекс, который называют «телесными практиками».
Вот что рассказывает один высокопоставленный английский чиновник XVII столетия Сэмуэль Пипс: «Встретил мистера Парджитора, с коим долго гулял по полям, беседуя главным образом о России, каковое государство, по его словам, место весьма печальное. И хотя Москва – город громадный, люди живут бедно. Дома тоже бедные, и даже император – и тот живет в деревянном доме. Занятия же его сводятся к тому, что тот напускает на голубей ястреба, который гонит тех миль на 10-12, после чего бьется об заклад, который из них быстрее вернется домой. Всю зиму русские сидят по домам, некоторые играют в шахматы, а остальные пьют. Женщины ведут там жизнь рабскую. От всех болезней лечатся парильнями».
Но самые главные оговорки касались государственного строя России. Иностранцев неизменно поражали самовластие и произвол, которыми русские монархи пользовались в отношении своих подданных.
Именно этот неограниченный характер верховной власти создавал России репутацию азиатской и варварской страны на протяжении столетий. Раболепие и пресмыкательство были едва ли не всеобщими, с точки зрения иностранцев. Перед лицом царя любой, даже самый знатный человек оказывался не более чем холопом.
«Неудивительно, что люди, привыкшие к другим порядкам, побывав при московском дворе, уносили с собой тяжелые воспоминания о стране, в которой все раболепствуют, кроме ее властелина, – пишет Ключевский. – Трудно решить, дикость народа ли требует такого самовластного государя, или от самовластия государя народ так одичал и огрубел».
Сравнение с турецким султаном стало общим местом для иностранных писателей при характеристике московского государя. Это сопоставление очень примечательно.
Турки сыграли в самоидентификации Европы такую же роль, которая отводилась и России. Османская империя была для европейцев таким же значимым «Другим», как и Московское государство.
В обоих случаях ссылки на образ чуждого и непохожего «Другого» подтверждали и закрепляли представления об особости и преимуществах европейского пути развития.
Разобщенность и разнообразие европейских государств оттенялись тем, что прямо под боком находилась очевидная и бесспорная не Европа в лице Турции и России.

mspi2
Споры продолжаются
Даже стремительное вхождение Российской Империи в европейскую политику, которое состоялось в XVIII в. при Петре, Елизавете и Екатерине, а также собственная непрекращающаяся вражда России с турками не могли изменить такого нелестного представления о нас.
Логика была простой: раз Россия вступает в европейскую цивилизацию, значит, она возникла как цивилизация азиатская. Иначе ей не пришлось бы пробиваться в Европу с такими боями.
С этим хроническим отчуждением могла бы покончить Первая мировая война, но только в том случае, если бы Россия закончила ее в коалиции победителей. За этим могли последовать внутренние реформы, к которым страна была уже готова.
Но большевики лишили Россию этой возможности, спутали все исторические карты и на десятилетия превратили ее в мирового изгоя, идущего своим путем.
Неудивительно, что после 1917 года боязнь внешних влияний и опасения враждебных происков приобрели характер повального психического расстройства, которое не выветрилось у нас до сих пор.
Причем эту логику разделяли как коммунисты, так и выброшенные из страны представители прежней элиты.
Вот что пишет в 1948 г. Иван Ильин, видный деятель белого движения: «Другие народы нас не знают, не понимают. Они боятся России. Они не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблению. Мир изобилует русофобами, врагами национальной России, обещающими себе от ее крушения, унижения, ослабления всяческий успех.
И это надо продумать и прочувствовать до конца».
Россия всегда очень остро переживала свое отторжение. Нас не принимали за своих. И это заставляло копаться в себе. Причем, занимаясь подобным делом в условиях духовной и политической изоляции, очень легко было убедить себя в том, что на самом деле мы лучше всех.
И только глубоко периферийное сознание может позволить нации такую роскошь, как на протяжении двух столетий вести дискуссию европейская она нация или нет. Я говорю о споре славянофилов и западников, который у нас стал вечным.
Мы были не единственными, кто увлекался подобными делами. В свое время польское национальное самосознание тоже копалось в своих корнях и пыталось выяснить: поляки – это европейцы или какая-то особая порода в Европе. Они закончили это делать.
А у нас бурный подъем в последнее десятилетие так называемой евразийской парадигмы говорит о том, что до однозначной европейской и единственно возможной, на мой взгляд, самоидентификации нам еще очень далеко.

Прочитано 1715 раз

Поиск по сайту