Гибель Мухратова

A A A

Или что бывает, когда закон расходится со справедливостью.
«Улица Московская» напоминает, что клан Мухратовых уже несколько раз выигрывал суды у крестьян из Нечаевского сельсовета. При этом самая громкая победа была одержана ими 13 июля 2005 г. О ней говорила вся страна, в том числе Первый  канал. Тогда глава семейства Виктор Мухратов выиграл 500 руб. по иску о защите чести, достоинства и деловой репутации. А через несколько минут он был убит выстрелом из ружья буквально на пороге Мокшанского районного суда.
Убил его председатель Нечаевского сельсовета Владимир Елизаров.

Событие имело большой общественный резонанс. На следующий день нечаевские крестьяне собрались у здания районной администрации и требовали отпустить Владимира Елизарова на свободу. По их словам, «он совершил подвиг, а не убийство» (цитата из эфира ТРК «Наш дом» от 14 июля 2005 г. – ИА «Regnum»).
Нечаевские крестьяне заявляли, что Елизаров – народный защитник. Он был единственный в районе глава сельской администрации, который не назначался сверху, а избирался населением. По словам нечаевцев, Владимир Елизаров отстаивал их интересы в многолетней борьбе за водопровод, который странным образом оказался в собственности землевладельца Мухратова. Амбиции мокшанского барина нередко приводили к тому, что крестьяне по нескольку недель сидели без воды.
Как сообщалось в одном из региональных выпусков газеты «Комсомольская правда», убийство Мухратова было воспринято в деревне Нечаевка с радостью, «некоторые мужики пили неделю». А потом собирали деньги на московского адвоката для Владимира Елизарова. И собрали больше 50 тыс. руб.
В 2006 г. суд приговорил Владимира Елизарова к 6,5 годам в колонии строгого режима. Однако уже в 2009 г. Владимир Елизаров был досрочно освобождён в связи с примерным поведением и вернулся в Нечаевку, и сегодня обслуживает бензоколонку.
«Улица Московская» предлагает вниманию читателей рассказ Владимира Елизарова, в котором он впервые для печати сообщает, почему убил Виктора Мухратова и как это было.

elizarov
«Когда всё это случилось, газеты называли меня то Робин Гудом, то народным защитником. Но я, если честно, в той ситуации защищал в первую очередь самого себя. И те люди, которые следили за нашим многолетним конфликтом со стороны, говорили, что рано или поздно всё закончится трагедией. Что либо меня грохнут, либо его.
В своё время мы были с Мухратовым друзьями, я работал у него в совхозе. Виктор Сергеевич родился в обыкновенной крестьянской семье, в 50-е годы они с матерью жили в 5 км от Нечаевки. Причём не в доме, а в землянке. Семья у них была бедная. Потом он вырос, устроился в совхоз, получил высшее образование и дорос до председателя.
Его очень сильно поменяли 90-е годы, когда он получил деньги и власть. Это, конечно, моё личное мнение. И я специально делаю здесь оговорку: всё, что изложено в этой статье, – моё сугубо личное, субъективное мнение.
Я делаю эту оговорку потому, что Мухратовы любят судиться. Хотя под моими словами, я думаю, подпишется каждый житель Нечаевки.
Так вот, он очень круто поднялся в 90-е годы и стал практически неуправляем. Власти как таковой над ним не было.
На местном уровне ему помогали и районный прокурор, и суд всё время вставал на его сторону.
Он привозил губернатора на свои поля и тем самым показывал всем нам: смотрите, кто за мной стоит. В области он слушался только нескольких человек. А в Мокшанском районе он творил всё, что хотел.
Взять хотя бы приватизацию совхоза. Он буквально заставлял крестьян отдавать ему акции. Если кто-то сопротивлялся, угрожал увольнением. В том числе увольнением их родственников, которые свои акции сдали.
После того, как всё это началось, я понял, что не хочу и не буду работать с таким человеком. И я от него ушёл. Он поначалу приезжал, пытался вернуть меня.
Но я сказал: «Виктор Сергеевич, я с тобой больше работать не буду». И вот так мы поссорились. Народ избрал меня председателем сельсовета, и я с тех пор стоял на стороне народа. А Мухратов остался председателем совхоза и преследовал коммерческие интересы.
С одной стороны, он был, наверное, неплохим предпринимателем, любил применять на производстве прогрессивные вещи.
Но по характеру он был человек тяжёлый. Я замечал в нём вот эту тягу: окружать себя людьми, которые ниже его. Он ни в коем случае не допускал, чтобы кто-то был умнее его, чтобы кто-то был одет лучше, чем он. Чтобы машина в селе была у кого-то лучше, чем у него. Он за новую машину мог вообще человека уволить, так как считал, что этот человек купил её на деньги, украденные у него.
Он хотел, чтобы люди от него зависели. А уж если человек при этом падал на колени и ползал, то получал от этого удовольствие. И лично меня он ненавидел именно за то, что я его не боялся.
* * *
Самый главный конфликт, который возник у него с жителями Нечаевки, касался водопровода.
Водопровод строился за бюджетные деньги, его возводила ПМК «Минводстрой», директор – Кулажёнков Пётр Иванович.
Однако потом у Мухратова появились документы, как будто это он его построил. Причём построил чуть ли не за 3 дня. Хотя водопровод строился полтора года.
Он оформил этот водопровод на себя, сел на трубу и начал диктовать условия. За воду мы ему должны были платить баснословные деньги. В том числе за ту воду, которая вытекала из его трубы по дороге.
В результате, по состоянию на 2004 г. 12 тыс. жителей Мокшана потребили воды на 3 млн. руб. в год, а 2,5 тыс. жителей Нечаевки – на 1,18 млн. руб. в год. При этом Мухратов заявлял, что всё равно остаётся в убытке и требовал повысить плату в 2 раза.
На протяжении нескольких лет село испытывало самый настоящий шантаж. Он через газеты официально предупреждал, что отравит воду и что мы все сдохнем.
Был случай, когда по его приказу в трубу запустили навозную жижу со свинофермы, и на протяжении 5 дней у людей из крана лились фекалии.
Вода в селе отсутствовала по нескольку недель и даже по месяцу. Женщины ходили за водой с вёдрами на железнодорожную станцию в полутора километрах. Без воды оставались детсад, школа, больница. Медицинский персонал вынужден был работать в антисанитарных условиях.
Чтобы разрулить эту ситуацию, в Нечаевку приезжали первые и вторые лица областных министерств, в том числе заместитель председателя суда, заместитель прокурора, начальник МЧС, милиция, Николай Михайлович Ащеулов – всего 17 человек с области.
Они организовали встречу в актовом зале школы, собралось 500 человек, его тоже пригласили, посадили в президиум. И он наотрез отказался включать воду. А тех, кто приехал из Пензы, назвал легавыми собаками и держимордами. Накричал на Ащеулова.
В это же время рядом с водопроводным краном, который пускает воду на село, стоял бульдозер и пожарная машина. Они завалили этот кран снегом и сверху залили водой. Чтобы замёрзло. И на моих глазах начальник МЧС лично откапывал этот кран, чтобы дать людям воду.
Я знаю, что после убийства Мухратова областная власть выделила в конце концов 30 млн. руб., чтобы в село сделали отдельный водопровод.
Однако прошло 9 лет, а своей воды в селе до сих пор нет: её по-прежнему покупают у Мухратовых.
А 7 км водопровода, который должны были проложить к роднику в Голодяевку, по каким-то причинам бросили в противоположную сторону от родников, на Успенку, где у самих нет воды. Поэтому труба просто лежит, и по ней не идёт ни одной капли.
* * *
История с водопроводом – всего лишь одна из многих. Но были и другие. В том числе с газопроводом, который он тоже считал своим.
Чтобы уйти от этого диктата, жители Нечаевки скидывались на новый газопровод, сдавали на мясо по 6-7 свиней.  
При этом Мухратов почти полгода не давал произвести врезку: ему не нравилось, что трубы пойдут вдоль его свинофермы.
Яму, в которой планировалось делать врезку, он залил жидким навозом. Зимой её откапывали ломами. А чтобы он не залил её ещё раз, начальник милиции ставил трёх автоматчиков.
Поэтому вести с Мухратовым диалог мне, как главе сельсовета, было проблематично. Он меня не слушал. Он, наоборот, хотел, чтобы слушали только его. А если точнее, слушались.
  * * *
Ещё один случай – с коровником, который по программе развития личных подсобных хозяйств построил его сосед Николай Петрович Тарасеев.
Небольшой такой коровник: на 3 коровы, красивый и рубленый. Но Виктору Сергеевичу это не понравилось, он нашёл, что строение отстоит от угла его дома не на 15 м, как положено, а на 14,6 м.
И он обратился ко мне, как к председателю сельсовета, чтобы я взял бульдозер и  сдвинул этот коровник на 40 см. Фактически  сломал.
Я наотрез отказался это делать. Он вызывал милицию, пожарных, но коровник так и остался.
Тогда он завёл у себя во дворе двух волкодавов, которых откармливал кровяным мясом с бойни. Это мясо им привозили на тележке и перебрасывали вилами через забор.
Периодически эти волкодавы выбегали на волю и кидались на Тарасеевых. В один из дней они разорвали у них собачку на глазах внука. Внук Тарасеевых потом долгое время заикался.
А в другой год они набросились на жену Тарасеева, которая выносила молоко с этого коровника. Ей разорвали часть руки, но на помощь подоспел сын и завалил из ружья обеих собак: он у них был охотник.
Мухратов писал заявление в милицию, что Тарасеев, не имея права на ружье, ходит по селу, стреляет собак и ворон, убил его собаку. Когда милиция разобралась, ему посоветовали написать правду, а не сочинять.
А ещё через месяц к Тарасеевым стали ездить пензенские бандиты и вымогать по 10 тыс. руб. за каждую собаку. Ездили двое: мастер спорта по боксу и мастер спорта по самбо.
Они Тарасеева-младшего встречали и останавливали на дороге Мокшан – Нечаевка: угрожали, что в любом случае не отстанут и накажут. Приезжали к его жене, угрожали изнасиловать.
И когда они приехали в очередной раз рано утром и попытались забрать «девятку» Тарасеева-младшего, он возмутился, началась драка. С бандитами приехал третий, он был с ружьём.
И когда отец увидел, что бьют его сына, он взял двухстволку и ранил того, который был с ружьём, второго убил, а третьего ударил прикладом по голове, отчего ружьё сломалось пополам.
Приехала милиция из Пензы. Николай Петрович выступал за то, чтобы его судили. Он так и говорил: «Судите меня. Я застрелил человека, ещё одного ранил. Меня судить надо, я преступник, такая ситуация».
Но его не судили, и даже в Мокшан не забирали. Из машины бандитов при мне изъяли 3 ружья, целый ящик патронов, расписки долларовые, что такие-то проживают там-то, должны столько-то. Всё это свидетельствовало, что ребята были серьезные.
* * *
Видя, что я не встаю на его сторону, Мухратов начал писать на меня заявления в милицию и в суды.
У меня сожгли дом в Репьёвке. Звонили на телефон по ночам и угрожали, что сожгут ещё.
А Мухратов как бы ни при чём. Вот эта безнаказанность… При этом бандиты как бы с ним. Милиция как бы с ним. Прокуратура с ним. Власть тоже с ним. К нему Бочкарёв приезжает в поля, и он этим хвалился.
Он написал на меня заявление в суд, что я украл у него сейф.
Я чудом отбился и доказал, что не крал. И Мухратов сквозь зубы извинялся передо мной в суде.
А на следующий день написал ещё одно заявление, что я обозвал его бандитом. Требовал с меня 50 тысяч и извиниться.
И вот этот суд я проиграл 13 июля 2005 г. И когда судья Никин сказал, что я проиграл, что я виноват, а он, Мухратов, ни в чём не виноват… Вот тут у меня внутри всё просто взорвалось. Тут и вода, и навоз в трубопроводе, и бандиты за мной следят, и дом мой сожгли, и жене угрожают…
Конечно, штраф в 500 руб. не являлся критическим. За 500 руб. человека не убивают.
Но для моего мозга критическим осознанием явилось то, что я виноват по решению суда. И мой мозг воспринял это как реальную угрозу моему будущему.
Что дальше будет ещё суд, и ещё суд. А потом бандиты, волкодавы, поджоги…
Я сожалею, что так случилось. Но, с другой стороны, это было закономерно.
К этому результату меня привёл сам Мухратов и все те, кто ему помогал.
Только они не ожидали, что всё закончится именно так. Они думали, что меня можно растоптать. И я буду у него в ногах ползать.
Но они не понимали, что я не такой. Что я никогда никому не уступал.
И я считаю, что именно решение Мокшанского районного суда стало спусковым крючком, который запустил механизм выстрела. Вся эта система, которая хотела меня размазать и уничтожить, спровоцировала меня на эту трагедию. Потому что нельзя человека забивать в угол: они попытались это сделать, но нарвались на обратный эффект.
То же самое сказали профессора из института им. Сербского, которые проводили мою экспертизу.
* * *
Как вышел из зала суда, я уже не помню. Я поздоровался с одним из адвокатов. Там стоял ещё один. Он что-то спрашивал, я ему что-то отвечал. Но я уже не помню, что отвечал: я шёл к машине, там лежало трёхзарядное ружьё.
Ружьё такое, что его не надо взводить: передёрнул, и патрон в стволе. То есть оно всегда заряжено.
Возил я его потому, что боялся этих бандитов.
И потому, что за несколько дней до этого в селе было убийство, и мы ловили убийцу. Я лично поймал его в Дурасовке и сдал милиции.
И когда я подошёл к машине, дальше всё было на автомате.
Я вижу, как этот человек выходит. На меня злость просто накатывает, ничего не вижу, мозг не работает. Он работает только на то, чтобы спастись.
Я вижу, как Мухратов вразвалочку выходит из здания суда и направляется к своей машине: у него была «Шевроле Тахо», огромная такая машина.
Я взял ружьё, вышел из-за руля и молча выстрелил ему в голову.
* * *
Дальше – не помню.
Очевидцы говорили, что я подошёл к своему багажнику, положил НА НЕГО ружьё, сел за руль и поехал. Его адвокат пытался впрыгнуть в правую переднюю дверь, чтобы меня остановить, но я взял руль влево, и он вывалился.
Я выскочил на дорогу и гнал, сам не зная куда. Но ехал очень быстро.
Всё, что происходило, это до сих пор всё в тумане. Я даже когда стрелял, я как будто смотрел со стороны на самого себя. То есть стреляю, а ощущение такое, как будто это не я стреляю, а кто-то другой.
Я уехал на 10 км от Мокшана, а потом съехал в сторону леса и встал. Меня тошнило, голова кружилась. Я куда-то пошёл, потом вернулся, позвонил в районную администрацию и сказал, что я убил человека.
Там меня уже искали, спросили, где я нахожусь. Я пытался объяснить, где я, но они долго не могли меня найти.
Когда нашли, отвезли в Мокшан, к прокурору. Потом посадили в СИЗО.
* * *
Когда я сидел в камере, я ко всему был готов – это правда. Выживу я или нет, я не знал. Но я знал, что если выживу, то придётся идти в тюрьму и жить той жизнью, которая там. Потому что я всё-таки убил человека.
Меня возили в Москву, в институт им. Сербского. И на комиссии из профессоров однозначно было сказано, что у меня было состояние аффекта, которое накапливалось постепенно. А решение судьи Никина явилось спусковым крючком.
По закону, с учётом этой комиссии, суд должен был приговорить меня к 3 годам условно. Но он дал мне 6,5 лет строгого режима. Я не стал обжаловать этот приговор.
Тут надо сказать, что после армии я 4 года работал в милиции. И когда меня привезли в Пензу, меня спросили: «Ты как будешь сидеть?» А я не знал, что работники милиции сидят отдельно. И я сказал: «Как все сидят, так и я буду».
И я сидел в обыкновенной «чёрной хате»: в отношениях, которые подразумевают непринятие работников милиции. Но я хочу сказать, что я ни в чём не был ущемлён и никогда об этом выборе не жалел. Меня там многие знали, потому что Малахов делал про меня передачу по Первому каналу. Про меня в газетах писали.
В тюрьме мне было спокойно. Намного спокойнее, чем до тюрьмы, во время конфликтов с Мухратовым. Я воспринимал этот срок как обыкновенную жизненную ситуацию, я сравнивал её с армией, когда служил в погранвойсках на острове Уссурийский. Что надо жить, работать, общаться с родственниками, ждать супругу, детей, писать письма.
Мне спокойно было сидеть, потому что я знал, за что я сижу. И что я поступил правильно.
Когда я был в комиссии на областной больнице, в следственном изоляторе не оказалось машины, чтобы за мной приехать. И адвокат позвонил туда по телефону, сказал, что за меня ручается, и сам довезёт меня до тюрьмы, я никуда не денусь.
Мы туда приехали на обыкновенной машине, я стучусь на Каракозова в двери, они говорят: «Ты кто такой?» Они же привыкли, что подъезжает автозак, милиция с автоматами, собаки.
А здесь заключённый Елизаров сам стучится: пустите меня в тюрьму. Они сначала не хотели пускать, потому что не по уставу. Созванивались с руководством: как это так, зэк своим ходом вернулся в изолятор? В конце концов начальство сказало: сажайте.
* * *
Люди в Нечаевке про меня не забыли.
Первое и важное, что они сделали: они сразу собрали 75 тыс. руб. на адвоката. И когда я сидел, мне собирали посылки, помогали семье, давали им продукты в долг в магазине. И до сих пор мы потихоньку выплачиваем этот долг, они нас не торопят.
Наверное, они видели во мне единственного защитника, на которого можно было надеяться. Никто другой их не защищал. Ни власть, ни милиция.
И я на всю жизнь запомнил такую картину.
Когда меня везли в Москву, на Бутырки, поезд с Пензы шёл ночью, где-то в 11 часов. Там окна закрашены, но краска была чуть стёрта, и я сидел у этого окна. И оказалось, что поезд-то шёл через станцию Симанщино, то есть через Нечаевку. И вдруг я, совершенно неожиданно для себя, увидел свою родную деревню. Увидел, как падает снег, как народ ходит по улице: идиллия такая.
Это многого стоит, когда едешь в неизвестность и вдруг проезжаешь мимо родной деревни.
Из тюрьмы я вышел 24 декабря 2009 г. – на 1 год 11месяцев и 8 дней раньше срока. Ощущения сопоставимы с теми, когда возвращаешься из армии: что я попал на родину, что меня здесь ждут, и что я здесь нужен. Прежде всего, своей семье.


Факты из биографии Виктора Мухратова, приведённые в этом материале, подтверждаются публикациями в газетах «Комсомольская правда» от 16, 19 июля и 26 октября 2005 г., «Пензенская правда» от 29 марта и 15 июля 2005 г., «Репортёр-Пенза» от 19 июля 2005 г., «Молодой ленинец» от 19 июля 2005 г., материалами информационного агентства «Regnum».

 

Прочитано 5545 раз

Поиск по сайту